Леди и лорд

Одно ведро Джонни вылил на себя и некоторое время стоял в корыте, ожидая, пока вся вода стечет по его поджарому смуглому телу. Затем, вытершись досуха широким льняным полотенцем, он опустился на стул, стоявший рядом. Он все еще верил, что Робби обязательно объявится в этих местах, а потому главным для него сейчас было то, как дать брату знать о собственном появлении. Эту задачу предстояло решить сегодня вечером. Вытянув длинные ноги, Джонни расслабился, и его задумчивый взгляд остановился на соблазнительных формах жены, дремавшей в ванне. Сейчас, с запрокинутой головой, Элизабет была особенно красива. Его взору открылась необыкновенная шея — белая, нежная, изящная. В ямке над ключицей собралось маленькое озерцо воды. Как два великолепных острова поднимались над водной поверхностью ее груди. Их белизна была ослепительной в комнате, начавшей наполняться вечерним сумраком. От легкого дыхания Элизабет по воде бежала еле заметная рябь, словно шаловливый ветерок гнал по бескрайнему морю усталые волны. А ее мокрые белокурые волосы были похожи в этот момент на морские водоросли.

Джонни почувствовал странное умиротворение, будто не было никаких патрулей, шныряющих по проселочным дорогам в поисках двух беглецов, будто не надо было никуда торопиться и волноваться по поводу отъезда, который все время откладывался. «Достаточно просто быть рядом с ней, — пришла ему в голову неожиданная мысль, — и тогда остальной мир исчезает сам по себе».

Через несколько минут Джонни встал, чтобы зажечь свечи. Как раз в этот момент принесли ужин. Обернув бедра полотенцем, он принял подносы у молоденьких горничных, не желая, чтобы их появление в комнате тревожило Элизабет. Не замечая их оценивающих взглядов и игривых смешков, Джонни трижды проделал путь от порога к столу и, рассеянно поблагодарив девушек, закрыл за ними дверь.

Тоненькое хихиканье вывело Элизабет из состояния забытья.

— Всюду у тебя находятся поклонницы, — добродушно проворчала она, остановив пристальный взгляд на совершенном теле мужа. Всю одежду Джонни в этот момент составляло лишь полотенце, обернутое вокруг бедер, и практически все его достоинства были на виду.

— Да? А я и не заметил, — откликнулся Джонни. — Что, в общем-то, неудивительно. Лишь одна поклонница на всем свете имеет для меня значение, — добавил он с ленивой улыбкой. — Вот она — нимфа, на которой не осталось ни одного сухого места. Так что бы ты желала сделать в первую очередь — вымыться или поесть? — осведомился заботливый супруг, все еще державший поднос в руках. — Или и то, и другое одновременно?

— Думаю, и то и другое. Вода так тепла и ласкова, а я, как всегда, умираю от голода.

— В таком случае ты идеально подходишь для гарема. Для восточных гурий еда и ванны — две главные услады. В сочетании эти два занятия способствуют пышности форм, столь ценимой хозяевами гаремов.

— А откуда это тебе известно? — В ее голосе прозвучали настороженные нотки, свойственные ревнивым женам.

Выражение его лица между тем оставалось совершенно невозмутимым.

— Когда торгуешь со странами Леванта[23], то и тебе иной раз перепадают лакомые кусочки со стола их богатой культуры.

— Надеюсь, ты должным образом усвоил из этой культуры умение ценить полных женщин. Уж чем-чем, а этим я похвалиться могу. Живот у меня вырос так, что я собственных ног не вижу.

— Еще как усвоил, — ласково заверил он. — Для меня чем женщина полнее, тем лучше. Так ответь мне, чем бы ты желала полакомиться в первую очередь? Должно быть, десертом?

За пять месяцев супружеской жизни Джонни успел хорошо узнать наклонности жены, в том числе ее привычку съедать в первую очередь сладкое, и теперь пристраивал стол рядом с ванной.

Он кормил ее, как маленькое дитя, из ложечки, чтобы ей не приходилось поднимать рук из теплой воды. Вначале они съели пирог с крыжовником, сдобренный сбитыми сливками, а затем принялись за вкуснейший и свежайший сыр. В перерыве между этими двумя блюдами Джонни притащил и вылил в корыто еще одно ведро горячей воды, чтобы не озябла Элизабет, и поворошил уголья в камине, чтобы те горели еще жарче.

Чтобы удобнее было двигаться, он отбросил в сторону полотенце, которым обернулся ранее, когда к ним пожаловали горничные с едой. Элизабет пристально следила за каждым его движением. Темные волосы, достигавшие плеч, были все еще влажны. Бицепсы и грудные мышцы волнами перекатились под упругой кожей, когда он поднял тяжелое ведро, добавляя воды в ванну. Его нагота была олицетворением полной свободы. Джонни передвигался с природной грацией, как вольный зверь, — широкоплечий, изящный, мускулистый.

Его спина и ягодицы казались словно сотканными из толстых жил сейчас, когда он сидел на корточках перед камином, подбрасывая в огонь новую порцию угля. Джонни перенес центр тяжести с одной ступни на другую, и между ног у него мелькнул «мужской цветок», озаренный пляшущими отсветами пламени очага.

— Я хочу, чтобы ты поцеловал меня, — прошептала Элизабет, зачарованная этим зрелищем мужской силы, которая всегда заставляла ее трепетать от желания.