Леди и лорд

Красивая голова неестественно упала на левое плечо, на темных волосах запеклись сгустки крови. Красные капельки, срывающиеся с шелковистых прядей на снег, были подобны рубинам. Они были зловещи, как сама смерть.

— Хоть бы раз крикнул. ан нет — не хотел тебя беспокоить, — равнодушно сообщил Годфри дочери, с интересом вглядываясь в ее побелевшие от ужаса глаза. Его слова отозвались в сердце Элизабет, как укол кинжала. — Позволь, я помогу тебе сесть.

Элизабет почувствовала, что ее выворачивает наружу. В ушах стоял непрекращающийся звон, белые пятна плясали перед глазами. Муки, которые только что вытерпел Джонни, передавались теперь его жене. Она задрожала всем телом, ноги под ней подкосились, и сознание оставило ее. Элизабет тяжело осела на землю.

Гарольд Годфри бесстрастно щелкнул пальцами, будто подзывал собственный экипаж, только что выйдя из театра.

— Грузите ее, — отдал он короткое распоряжение двум подбежавшим солдатам. — Мы едем прямиком в Эдинбург. Да не забудьте отвязать арестованного, остолопы.

23

Элизабет очнулась на полу кареты. Кровавый образ, тут же всплывший в ее сознании, вызвал новый приступ тошноты. Ее терзало чувство вины за пытку, которую пережил Джонни, жертвуя собой ради нее и их ребенка. Она винила себя абсолютно во всем, даже в том, что ее родной отец проявил жестокость зверя. В какой-то момент силы и надежда полностью покинули ее.

Долгие скитания до предела измотали ее физически и духовно. У нее больше не было воли противостоять злобной силе, исходившей от отца. С болью в сердце она думала о том, какая участь ожидает ее мужа.

Элизабет лежала, покачиваясь из стороны в сторону, когда карета подпрыгивала па замерзших комьях грязи, катясь по дороге, изрытой глубокой колеей. От пронзительной жалости к самой себе хотелось разрыдаться, и все же несгибаемый дух, который не раз помогал ей выжить прежде, снова пришел на помощь. Ее посетила мысль, трезвая и жестокая: «А какое право раскиснуть имела ты? Ведь это не твоя спина украшена кровавыми лоскутами».

Нет, так никуда не годится. Если она хочет сохранить мужу жизнь, если хочет отомстить за него, то должна немедленно подняться и найти в себе силы говорить с отцом. Настала ее очередь действовать.

Увидев перед собой четкую цель, Элизабет немедленно почувствовала себя лучше. Теперь для нее стало вполне очевидным то, что власть ее отца над их судьбой является лишь временной. И она окончательно воспрянула духом, вспомнив, что основная часть ее состояния по-прежнему остается в неприкосновенности в «Трех королях» под надежным присмотром Редмонда. Сколь ни грандиозны были планы отца поживиться за счет богатств Джонни, от нее не укрылось, как он на секунду дрогнул, когда ночью на постоялом дворе она предложила ему свое состояние в обмен на свободу для Джонни.

С трудом встав с пола, Элизабет села на мягкое сиденье и деловито отряхнула запачкавшуюся пелерину, а затем тщательно поправила волосы, как если бы ее одежда и прическа имели сейчас какое-то значение. Совершив эту процедуру, она стащила с ноги сапожок и принялась колотить кованым каблуком в переднюю стенку кареты.

До нее донеслось, как кучер обеспокоенно окликнул ее отца, и теперь она ждала, какими будут ответные действия противника. У нее уже не оставалось ни капли сомнения в том, что она способна реально помочь Джонни, во всяком случае сейчас.

Отец приблизился к карете, и Элизабет отодвинула занавеску.

— У меня к тебе дело! — крикнула она против ветра, который жег лицо.

— Ему не видать свободы как своих ушей.

— Речь идет не о свободе, а всего лишь о враче. К тому же учти, что твоя любезность будет оплачена. Если бы ты сел сюда, ко мне, то мы могли бы обсудить условия. — По лицу Годфри можно было с уверенностью заключить, что он что-то прикидывает в уме. — Я дам любую цену, — подзадорила она его. — Ты не пожалеешь.

Он бросил на дочь пронзительный взгляд, пытаясь разгадать, что у нее на уме.

— Ты же неглупый человек и понимаешь, что львиная доля достанется Куинсберри. Зная его, ты не можешь быть уверенным в том, много ли перепадет тебе, — напомнила Элизабет отцу. Стоял сильный мороз, и во время этого необычного разговора на ветру изо рта у нее вырывались клубы пара. — Но ты мог бы компенсировать недостачу за счет моих средств.

При этих словах его широкая ладонь в перчатке, ранее спокойно лежавшая на бедре, возбужденно сжалась в кулак. Ему нечего было возразить дочери, и это вызывало у него крайнюю досаду.

— Ладно, выслушаю тебя, — недовольно буркнул Годфри.

После короткой остановки, связанной с его пересадкой с коня в карету, кавалькада снова тронулась в путь. Отец важно уселся напротив, и то, что ей приходится быть так близко от него, вызвало у Элизабет новый приступ ненависти. Его внушительная фигура и холодное презрение олицетворяли ту зловещую и упрямую силу, противостоять которой ей приходилось всю свою сознательную жизнь.