Леди не движется

— Но вы совершенно не обязаны мне верить, — добавила я легкомысленно. — Вы же не получали от своего руководства никаких распоряжений на мой счет, и вам даже не намекали. И я вам тоже ничего не говорила. Не те ставки в игре.

Я впервые видела, чтобы Крюгер реально не знал, что сказать.

Когда пришел Йен Йоханссон, ему открылась идиллическая картина: мы с Крюгером, окончательно ошалевшим, в две головы изучали досье жертв.

— Новая форма сотрудничества, — без выражения сообщил Крюгер. — Законом не запрещено. Все, кроме тех документов, видеть которые у госпожи ван ден Берг нет допуска. Но их мы обязаны показать мистеру Маккинби.

На прощание я добила Крюгера. Я развернула пакет и поставила перед ним красочную коробочку с двумя свежеиспеченными ватрушками. Крюгер растерялся так, что попробовал. Ему понравилось.

К машине нам с Йеном пришлось продираться сквозь заметно подросшую толпу репортеров. Двое патрульных расчистили дорогу, и мы выбрались почти что целыми.

— Интересно, что именно через пару минут будет в новостных лентах, — сказал Йен.

— Вряд ли они предполагают, что мы едем в морг. Это ведь так скучно.

— Да уж, — согласился он. — Вы действительно служите в разведке?

Я промолчала.

— Не беспокойтесь, это оперативная машина, она глядит по сторонам, но не внутрь. Здесь нет прослушки в салоне.

Я усмехнулась и выразительно постучала ногтем по своему чипу.

— А-а, — протянул Йен. Отвернулся к окну, с тоской сказал: — Значит, действительно дело худо. Если к расследованию подключились разведслужбы… Или вы только по внешней?.. Как это у вас называется — спецразведка?..

— Я кадровый офицер. А в Военном Университете учат на совесть.

— Понимаю.

Он расстроился, потому что при первой встрече принял меня за копа.

— Но в полиции вы на самом деле служили?

— Йен, — я рассмеялась, — если бы у тебя были знакомые на Большом Йорке, я бы предложила тебе узнать у них. Думаю, тебе о-очень много про меня рассказали бы. Я служила. И более того — не по приказу. Полиция, на мой взгляд, самая человечная из правоохранных структур государства. Ведь мы защищаем всех разумных, граждан и неграждан, людей и инородцев, в их доме. Именно мы, и никто другой, обеспечиваем личное право разумного на спокойную жизнь.

— Да, — с коротким вздохом согласился Йен. — Вы правы. А где вам больше нравится работать?

— Сложный вопрос. Я бы сказала, что в полиции, но к инквизиторам куда чаще обращаются в случае киднеппинга. Знаешь, почему мне нравятся такие дела? Потому что всегда есть возможность под шумок врезать киднепперу по яйцам. Это моя персональная месть им, месть женщины. Ну и… честно говоря, при киднеппинге у инквизитора больше шансов вернуть детей живыми.

— Это да. Самое главное, вы не обязаны информировать прессу. Так называемые журналисты не понимают, что их ведь читают и преступники, и наша уклончивость объясняется тем, что мы не хотим выдавать свои планы.

— Вам пришлось сегодня выступать?

— Да, — Йен поморщился. — Зря они так. Даже без сведений… Преступники очень любят, когда про них пишут. Они упиваются славой, а должны сидеть в тюрьме.

Хороший мальчик. Не зря он Августу понравился.

7

Полицейский морг — самое грустное место в любом городе. Сюда привозят людей, ушедших из жизни наиболее унизительным образом — насильственно. И кажется, будто этот светло-серый цвет стен выбран нарочно, чтобы подчеркнуть уныние и безнадежность случившегося.

Мы отметились у дежурной, которая сказала, что патологоанатом Моррис на месте и практически закончил работу над телом оркушки. Мы спустились на четвертый подземный этаж, где располагался главный зал, натянули на себя одноразовые стерильные комплекты, и Йен распахнул передо мной дверь.

С доктором Моррисом я водила шапочное знакомство, однако весьма уважала его за профессиональные качества. Он имел славу психопата, хотя как по мне, был заурядным шизоидом — нелюдимым, эксцентричным, но неспособным обидеть любое живое существо.

— Доктор Моррис, Офелия ван ден Берг, — представил нас друг другу Йен Йохансон.

— Мы знакомы, — бросил доктор, не удостоив меня и взглядом: он обнаружил нечто интересное в кишечнике оркушки и погрузился в изучение. — Кажется, в прошлый раз вас звали Делла Берг. Не успел тогда спросить: не выносите пафос княжеской фамилии, поэтому выбрали вариант покороче?

— Можно и так, — согласилась я.

— А почему не вернули девичью фамилию?

— Мою девичью фамилию лучше не произносить в присутствии людей, знающих русский язык и историю моей семьи. Они начинают истерически хохотать.

— Как интересно. А я почему-то думал, что вы не до конца разочаровались в муже и сохранили его фамилию в память о недолгом браке.

— Я вообще не разочаровывалась в муже. Я разочаровалась в себе.

— А. Это еще лучше, чем я думал. Делла, какая из жертв вас интересует?

— Все шесть, поскольку их убил один человек.