Леди не движется

Н-да. Для начала, он лихо подточил мое здание уверенности — или неуверенности — в себе. Ни дать ни взять, бобер, который валит даже самые толстые деревья.

— Я опасаюсь, что отреагирую неадекватно, если кто-то из репортеров докопается до моего прошлого. Оно отнюдь не так славно засекречено, как мне бы хотелось.

— Могу подсказать прекрасный ответ на такого рода вопросы. Посоветуйте репортеру спросить у Энстона, какой именно орган он потерял в борьбе с вами. Вас ведь обвинили, что вы сломали ему челюсть и нанесли удар, повлекший за собой разрыв селезенки и ее удаление? Так вот, селезенка у него на месте. Он не ограничивает себя в алкоголе и не принимает лекарства, компенсирующие недостаток этого пищеварительного органа. Полагаю, что пресса не сунется к Энстону, но он будет весьма недоволен, если такое ваше замечание окажется в Сети, да еще на общих каналах. Пусть. Пусть он увидит, что его замысел в корне провалился. Пусть увидит, что вы живете припеваючи, занимаетесь любимой работой — надеюсь, вы полюбите ее, — очаровательно улыбаетесь, пользуетесь уважением в обществе и увлеченно строите планы на будущее. И даже не вспоминаете о нем. Он был всего лишь незначительным эпизодом в вашей жизни, ни на что не повлиявшим.

— Думаю, что это я была незначительным эпизодом в его жизни. Тем более если селезенка у него на месте, то есть и увечий не осталось.

— Есть такая наука, если вы помните — криминальная психология. Преступник и жертва всегда связаны. Преступник не забывает своих жертв. А если жертва наберется сил, то может произойти смена ролей — жертва превращается в гонителя, а преступник в жертву. Жертва, перестав чувствовать себя жертвой, выходит из этой патологической игры, а для второго участника автоматически превращается в загонщика. Уверяю вас, Энстон очень внимательно следит за вашей жизнью. И любой ваш успех уничтожает его уверенность в своей силе. Ваши достижения — это его унижения. Он начинает думать, что вы предпримете, чтобы сквитаться с ним. Готовится отражать удары — атаковать первым он не посмеет уже в силу того, что он-то — раб этой игры. Главный парадокс этой схемы в том, что центральная фигура в ней не преступник, а жертва. Жертва есть всегда, а вот преступник может быть и не персонифицирован — рок, судьба, дьявол. Если штатная жертва выходит из игры, ее место занимает второй игрок, получая «повышение». Вам не нужно прилагать никаких усилий — Энстон сам замечательно выдумает угрозы, исходящие от вас. Он разглядит далеко идущие планы в чем угодно, даже в том, что вы купите себе новое платье. Он попросту не может освободиться от игрового восприятия мира. А оно таково, что в мире существуют только две фигуры — и все происходящее непременно связано с вашим конфликтом. Вот и пусть он тратит ресурсы на поиски этих связей и тайных знаков.

Я хмыкнула.

— Это не значит, что он останется безнаказанным в том смысле, что вы подразумеваете, — уточнил Август. — Подвернется случай утопить его — я первый скажу вам об этом. Но поймите: такой замысел удастся лишь в том случае, если вы действительно сможете переломить себя. Прекратить борьбу с фантомом страха, сказать себе — это было и прошло, живем дальше. Я не говорю вам, что надо отказаться от возмездия. Отказаться надо лишь от восприятия себя как жертвы. Сможете?

Я смотрела на этого молодого — всего на полтора года меня старше — крупного парня и ловила себя на мысли, что забыла уже это ощущение — абсолютной, тотальной защищенности. Не безопасности, а именно защищенности. Передо мной был очень умный, очень сдержанный, очень погруженный в профессию человек, который нуждался во всех моих талантах и навыках. И я думала, что другого шанса реализовать себя попросту не получу.

— Вы уверены, что Энстон не испортит вам жизнь из-за меня?

— Бросьте. Я устойчив к манипуляциям. Он был здесь. В этом самом кабинете. Стоял примерно в полуметре от левого подлокотника вашего кресла. Он явился, узнав, что я работал по вашему делу. Я не предложил ему сесть и сказал только, что у него есть десять секунд покинуть мой дом, иначе я вышвырну его в окно. В случае, если он рискнет еще раз пересечь границы моих частных владений, я застрелю его.

— И что?

— Он говорил больше десяти секунд. Окно видите? Садовник очень огорчился, потому что Энстон при падении поломал кустарник.

Я расхохоталась. Несколько нервно, но искренне.

— Энстон ничего не может со мной сделать. Ему недоступны все методы влияния на меня, недоступны в силу его собственного менталитета. Как подавить человека, если он не боится тебя и не дорожит твоим вниманием? — Август вывел на ладонь терминал и уточнил: — Ну что, без глупых страхов, контракт сразу на год?

— На год, — согласилась я.

Мы подписались.

На следующий день я уволилась из полиции, вогнав комиссара в ступор.