И тут раздался звук, который рассеял туман у нее в голове.
Эмма и Джулиан отстранились друг от друга и с ужасом обернулись.
Оба они были в Зале Соглашений в Идрисе, когда туда ворвалась Дикая Охота, когда она пронеслась вдоль стен и взлетела к потолку. Эмма помнила звук рога Гвина, прорезавший воздух. Нашедший отклик в каждой клеточке ее тела. Высокий, пустой, одинокий звук.
И вот она услышала его снова среди тишины раннего утра.
Пока Эмма была в объятиях Джулиана, солнце вылезло из-за горизонта и осветило дорогу, ведущую к шоссе. По ней поднимались трое всадников: один на черном коне, один на белом и один на сером.
Эмма тотчас узнала двоих посланцев: Кьеран держал спину прямо, его волосы были чернее ночи, а рядом с ним был Иарлаф, облаченный в темную мантию.
Третьего всадника Эмма узнала по сотням иллюстраций из книг. Это был крупный, широкоплечий мужчина с густой бородой. На нем была темная броня, похожая на толстую кору дуба. Под мышкой он держал рог – огромный, сияющий, с вырезанным на нем оленем.
Гвин Охотник, главарь Дикой Охоты, приехал в Институт. И довольным его было не назвать.
22
Те, что старости бремя несли
Марк стоял у окна в своей комнате и наблюдал, как солнце восходит над пустыней. Горы были словно вырезаны из темной бумаги, их очертания резко выделялись на фоне неба. На мгновение ему показалось, что он может протянуть руку и коснуться их, что может вылететь из этого окна и оказаться на вершине самого высокого пика.
Но момент прошел, и он снова ощутил, как далеко от него эти горы. С тех пор как он вернулся в Институт, все вокруг словно было окутано густыми чарами. Временами Марк видел Институт таким, какой он и был, но временами здание словно растворялось в воздухе, и вместо него у Марка перед глазами возникала голая пустыня и костры Дикой Охоты.
Порой он оборачивался, чтобы сказать что-то Кьерану, и только потом понимал, что его нет рядом. Он долгие годы каждое утро просыпался рядом с Кьераном.
Кьеран должен был навестить его в тот вечер, когда Марк присматривал за детьми на кухне. Но он так и не пришел. Он не послал даже весточки, и Марк беспокоился. Он уверял себя, что принц фэйри просто проявляет осторожность, но то и дело замечал, что касается рукой подвески-стрелы гораздо чаще обычного.
Этот жест напоминал ему о Кристине, о том, как она дотрагивалась до висящего у нее на шее медальона в минуты волнения. Кристина. Интересно, что произошло между ней и Диего?
Марк отвернулся от окна, и в эту минуту раздался звук. Его слух обострился за годы, проведенные в Охоте: вряд ли кто-то еще в Институте проснулся, услышав его.
Единственная нота, звук рога Гвина-Охотника – резкий, грубый, одинокий, как черные горы. Кровь Марка застыла в жилах. Это было не приветствие и даже не зов Охоты. Эта нота раздавалась, когда Гвин искал дезертира. Это был звук предательства.
Джулиан выпрямился, провел руками по спутанным волосам и упрямо выставил вперед подбородок.
– Эмма, – сказал он, – возвращайся внутрь.
Эмма развернулась и пошла в Институт – лишь затем, чтобы взять Кортану, висевшую на крючке у двери. Когда она снова вышла на крыльцо, посланцы фэйри спешились, а их кони остались неподвижно стоять, словно привязанные к месту. Их глаза горели кровавым огнем, в гриву были вплетены алые цветы. Это были жеребцы фэйри.
Гвин подошел к лестнице. У него было странное, немного неземное лицо: широко посаженные глаза, широкие скулы, косматые брови. Один глаз был черным, а другой – бледно-голубым.
По одну сторону от него шел Иарлаф. Его желтые глаза не моргали. По другую сторону – Кьеран. Он был так же прекрасен, как и при прошлом визите, и казался таким же холодным. Его бледное лицо было точеным, словно высеченным из белого мрамора, разноцветные глаза зловеще мерцали в утреннем свете.
– Что происходит? – спросила Эмма. – Что-то случилось?
Гвин презрительно посмотрел на нее.
– Это не твоя забота, девчонка Карстерс, – сказал он. – Это дело касается Марка Блэкторна. И никого больше.
Джулиан скрестил руки на груди.
– Все, что касается моего брата, касается и меня. А если уж на то пошло, то и всех нас.
Губы Кьерана сложились в тонкую, непримиримую линию.
– Мы, Гвин и Кьеран от Дикой Охоты и Иарлаф от Нечестного Двора, пришли сюда вершить правосудие. И ты
Эмма встала по центру верхней ступеньки и вынула Кортану из ножен. Меч ярко сверкнул на солнце.
– Не указывай ему, что делать, – сказала она. – Не здесь. Не на ступенях Института.
Гвин вдруг раскатисто захохотал.
– Не глупи, девчонка Карстерс, – произнес он. – Ни одному Сумеречному охотнику не справиться с тремя фэйри, даже орудуя одним из Великих Мечей.
– Не стоит недооценивать Эмму, – резко ответил Джулиан. – Иначе твоя голова окажется на земле, а тело будет биться рядом в последних судорогах.
– Как кроваво, – ухмыльнулся Иарлаф.
– Я здесь, – выдохнул кто-то позади них, и Эмма прикрыла глаза, почувствовав, как страх пронзил ее иглами боли.
Марк.