Леди Полночь

Порывисто отстегнув ремень безопасности, Эмма повернулась к Джулсу, чтобы заглянуть ему прямо в глаза. Солнце стояло высоко в небе. Они были так близко друг к другу, что Джулиан видел тонкие золотистые прожилки в карих глазах Эммы, россыпь мельчайших веснушек у нее на носу, светлые прядки выгоревших волос вперемешку с более темными. Природная умбра и неаполитанский желтый в сочетании с белым. Он чувствовал исходивший от нее запах розовой воды и стирального порошка.

Эмма наклонилась к нему, и он опьянел от этой близости, от того, что она снова здесь, снова рядом. Их колени соприкоснулись.

– Но ты сказал…

– Я знаю, что я сказал. – Он повернулся к ней, изогнувшись на водительском сиденье. – В Англии я кое-что понял. И мне нелегко это признать. Может, я понял это даже раньше, еще до нашего путешествия.

– Ты можешь обо всем мне рассказать. – Эмма легонько коснулась щеки Джулиана, и все его тело вдруг замерло от напряжения. – Я помню, что ты вчера сказал о Марке. Ты никогда не был старшим из братьев. Старшим всегда был он. Если бы его не похитили, если бы Хелен смогла остаться с нами, ты сделал бы другой выбор. Ведь ты бы знал, что есть человек, который заботится о тебе.

Джулиан вздохнул.

– Эмма. – Тупая боль. – Эмма, я сказал, что сказал, потому что… потому что порой мне кажется, что я попросил тебя быть моим парабатаем лишь затем, чтобы привязать тебя к себе. Консул хотел, чтобы ты отправилась в Академию, а я не мог вынести и мысли об этом. Я потерял столько людей. Мне не хотелось терять и тебя.

Она была так близко к нему, что он чувствовал тепло ее нагретой солнцем кожи. С секунду она молчала, а он чувствовал себя так, словно стоит на эшафоте и палач надевает петлю ему на шею. Чтобы повесить его.

А затем она накрыла своей рукой его руку, лежащую на приборной панели.

Руки Эммы были тонкими, женственными, но на них было больше шрамов, больше мозолей, и кожа была грубее, чем у Джулиана. Морские стеклышки у него на браслете сверкали на солнце, как драгоценные камни.

– Люди – непростые существа, поэтому они и совершают непростые вещи, – сказала Эмма. – А вся эта болтовня о том, что давать клятву парабатая можно только из чистых побуждений, – полная ерунда.

– Я хотел привязать тебя к себе, – продолжил Джулиан, – потому что сам был привязан к Институту. Может, тебе нужно было отправиться в Академию. Может, там тебе было бы лучше. Может, я кое-чего тебя лишил.

Эмма посмотрела на Джулиана. На ее открытом лице было написано безграничное доверие. В начале лета, еще до отъезда в Англию, Джулиан убедил себя, что поступил не по совести, и чувство вины преследовало его все эти долгие два месяца, пока он не вернулся и не увидел Эмму снова, но сейчас его убежденность разбилась вдребезги, разлетелась на кусочки, как плот при ударе о скалы.

– Джулс, – сказала Эмма, – ты дал мне семью. Я всем обязана тебе.

Снова зазвонил телефон. Джулиан откинулся на спинку сиденья, чувствуя, как бешено колотится сердце, а Эмма вытащила телефон из кармана. Лицо ее стало серьезным.

– Ливви написала, – сказала она. – Говорит, Марк проснулся. И кричит.

Джулиан давил на газ. Эмма сидела рядом, обхватив руками колени. Скорость не опускалась ниже ста тридцати. Зарулив на парковку позади Института, они остановили машину. Джулиан выскочил из нее, и Эмма поспешила за ним.

Они взбежали по лестнице на второй этаж. Все Блэкторны сидели на полу у двери в спальню Марка. Дрю и Тавви в обнимку пристроились рядом с Ливви, а Тай уселся чуть в стороне, согнув колени и положив на них руки. Все они не сводили глаз с полуоткрытой двери. Сначала до Эммы донесся голос Марка, громкий и сердитый, а затем – другой, более спокойный голос, принадлежащий Кристине.

– Простите, что я написала, – тихо сказала Ливви. – Он все кричал и кричал. В конце концов перестал, но… С ним Кристина. Если заходит кто-то из нас, он начинает вопить.

– О боже…

Эмма подошла к двери, но Джулиан поймал ее за руку. Обернувшись, она увидела, что Тай закрыл глаза и принялся раскачиваться всем телом – он делал так, когда ему становилось слишком тяжело: когда все было слишком громко, слишком грубо, слишком быстро или больно.

Как говорил Джулиан, мир был для Тая чересчур насыщенным. Казалось, этот ребенок слышит четче и видит больше, чем все остальные, и порой не может этого вынести. В такие минуты ему нужно было как-то заглушить шум, повертеть что-нибудь в руках, чтобы отвлечься от происходящего, или покачаться взад-вперед, чтобы успокоиться. Все переживают стресс по-разному, говорил Джулиан. И способ Тая никому не вредил.

– Эм, – натянуто сказал Джулиан, – я должен войти один.

Эмма кивнула. Он неохотно отпустил ее.

– Ребята, – обратился он к братьям и сестрам и посмотрел на каждого из них по очереди: на круглом лице Дрю читалось беспокойство, Тавви ничего не понимал, Ливви сверкала грустными глазами, а Тай, сгорбившись, вздрагивал. – Марку будет нелегко. Не стоит ожидать, что он сразу станет прежним. Он очень давно не был дома. Ему нужно привыкнуть.