Леди-послушница

– Ангел мой, что тогда значит все остальное? Ведь и я люблю тебя. Так люблю… Это как разлив Северна: сначала ничего не замечаешь, но потом наводнение смывает все на своем пути. Даже то, что могло бы разделить нас. Я на все готов был ради тебя и ничего не страшился. И я ведь все тот же Артур, с которым ты заигрывала в Шрусбери, с кем пасла овец в долине Врнви, с кем бежала через мокрый город, когда не пожелала стать добычей принца крови… Да, он был принц, высокородный лорд, а я простой бродяга, фигляр, наемник, но все же ты льнула ко мне, ты целовалась со мной после нашей безумной джиги, ты кинулась ко мне, когда пожелала оставить Херефорда. Посмотри же на меня. Я все тот же Артур, те же глаза и руки, та же кровь.

– Кровь у всех одинаковая, но честь разная, – тихо произнесла Милдрэд и отступила, вырвавшись из его объятий. Подняла к нему измученное, почти восковое лицо, только ее прозрачные глаза светились твердостью голубых кристаллов. И так же твердо она произнесла: – И глупее глупого мне бы было отказаться от того, что назначено мне от рождения.

– Глупо отказаться от счастья! – вскричал Артур так громко, что взлетели сидевшие неподалеку на ограде галки.

Милдрэд тоже повысила голос:

– Какого счастья, Артур? Счастья стать твоей женой и разбить сердца родителей, унизив их и отказавшись от семьи? Счастья лишиться всего, что имею, ибо отец никогда не примет дочь, опозорившую связью с бродягой его род, который идет от королей? Ибо ты бродяга, Артур! Ты колесишь по дорогам, распеваешь песни и видишь только хорошее в каждом наступающем дне. Но ты зависишь от случая, от подвернувшегося заработка и даже не имеешь постоянного пристанища. Ты обещаешь мне счастье – а ты спросил, готова ли я терпеть превратности судьбы, голод и холод, спать где придется, есть что придется, чесаться от вшей и опасаться любого вооруженного мужчины, какой взглянет на меня!

Она отступила и гордо выпрямилась.

– У меня есть долг, Артур. Долг перед любящими родителями, перед будущим наследием, перед людьми, которыми я управляю и которые ждут, что я выберу достойного супруга, чтобы обеспечить им мир и благополучие. Я не могу отказаться от этого долга даже ради того, что ты называешь счастьем. «Будет день и испытания», – поешь ты. Но спросил ли ты, готова ли я к испытаниям? А дети? Если у нас будут дети, какая участь их ждет? Сможем ли мы защитить их? Я достаточно насмотрелась на происходящее в мире, где сильный попирает слабого и говорит, что все вершится по воле Божьей. И не совершу ли я грех, предав родных, став изгнанницей, обрекая себя на гнев небес… а своих детей – на смерть от голода и холода? Нет, Артур, я отказываюсь от тебя… от призрачного счастья… Ибо твердо уверена, – торжественно добавила она, – что, только внемля голосу разума и долга, можно стать счастливой.

Артур смотрел на нее во все глаза. Она вдруг показалась ему очень сильной в своей убежденности. Раньше он считал, что куда сильнее ее, такой милой и невинной, теперь же понял, что в ней есть стержень и ему не переубедить ее. И хотя ее речи и поколебали его уверенность, он не желал сдаваться.

– Но я люблю тебя. Я умру без тебя.

– Не умрешь. Ты любишь мир и найдешь еще немало поводов для радости.

– Послушай, – он лихорадочно искал выход. – Генрих благоволит мне, и он рано или поздно вернется.

– Когда? Это будет еще до нового пришествия?

– О, не разрушай мои надежды! Вспомни, что граф Херефордский всегда был милостив ко мне, и я могу…

Артур осекся, поняв, что после того, как он увез у графа невесту, ему вряд ли стоит полагаться на расположение Фиц Миля.

И он просто стоял и смотрел на нее. А она на него… Она даже заставила себя улыбнуться, но за ее гордой улыбкой таилась затаенная грусть. Они молчали. Каждый вдруг почувствовал робость, подавленность, страх, почти обреченность. Они встретились в этом мире, и это могло принести им такое счастье… но вместо этого принесло горе.

В это время двери церкви распахнулись, послышалось пение возвращавшихся со службы монахов. Милдрэд повернулась и пошла прочь. Артур смотрел ей вослед.

– Просто ты не любила меня, – прошептал он. – Не любила достаточно сильно…