Леди в белых халатах

За небо, за воздух, за ласковое жёлтое солнце, за розоватые облачка, за перезвон капели, Ирина могла простить весне пусть не всё, но многое. И горы грязного посеревшего, словно шерсть старого барана, снега, и лужи, грязными кляксами растекающиеся по дорогам, и рыжие колбаски собачьего дерьма.

Бочкина постаралась притушить в себе эту радость, задавить в зародыше, и даже, отвернулась от окна.

От начальства нагоняй получила, расстроила Полину, денег на куртку внуку не может найти, а значит – обида сына, молчаливая, сухая, как старое печенье обеспечена. Вот, отработает она свою смену, вернётся в квартиру, пустую, неуютную, тихую. Съест невкусную еду, вытянет ноги на диване, включит сериал. Вот и всё, что ожидает Ирину Петровну – одинокую, никому не нужную женщину. А ведь она ещё не старуха! Завести бы собаку, умную овчарку или милого складчатого шарпея. Вот только нельзя, Настасья запретила. Ведь они часто привозят к ней Эдуарда. А, что если собака нападёт на мальчика и покусает? А если Эдик подхватит от псины глистов или ещё какую – нибудь гадость?

Настасья, услышав робкое заявление Ирины Петровны, орала так, что в стену постучал сосед. Григорий же, только кивал, поддерживая жену. Так Бочкина никого и не завела.

Ни кто и ни что не ждёт Ирину Петровну, так к чему смотреть в окно? В конце концов, просто так, без причины радоваться наступившей весне глупо. Подумаешь, снег растаял, подумаешь – теплее с каждым днём! Какой прок от всего этого ей, Ирине? Бочкина сползла на холодный кафельный пол перевязочной, зажмурилась, стараясь удержать в плену сомкнутых век, стремящуюся наружу влагу.

Рыдания рвались из груди. И единственное, что могла сделать Ирина Петровна, это закрыть рот рукой, чтобы не выдать себя, чтобы ни дай, бог, не услышали коллеги. Весело капала капель, отбивая на железе козырька чечетку, грустно и обречённо катились слёзы по щекам Ирины Петровны.

Огромная горячая ладонь легла на затылок, прошлась по спине. В нос ударил знакомый древесный запах мужской туалетной воды. Сквозь пелену слез, Ирина увидела широкое лицо, с россыпью смешных золотистых веснушек, и такими же золотистыми кустистыми бровями.

– Действительно, медведь, – невольно подумалось Бочкиной. – Большой, рыжий медведь. Даже зовут его Михаил Михайлович.

– Что с вами, Ирина Петровна?– раздался голос в самое ухо, но не рычащий, как все привыкли слышать, а тёплый, мягкий, как меховой воротник. И этот голос, эти глубокие низкие, почти урчащие, ноты, спровоцировали очередной, ещё более сильный приступ рыданий.

– Слушайте, это просто недалёкая обозленная баба с амбициями, которая, как обычно, припёрлась в дурном настроении, и решила всем обосрать весь день. Так стоит ли переживать? И встаньте, ради Бога, с пола!

Крепкая рука потянула Ирину вверх, заставила встать.

– Да причём тут Снегирёва? – ругая себя за хнычущий голос, полный соплей нос и красные заплаканные глаза, проговорила Ирина Петровна. – Просто всё так навалилось сегодня.

И Бочкина сбивчиво принялась рассказывать и о Полине, и о своих сложных отношениях с сыном, и о хамстве Настасьи, и о вредном внучке Эдике, и о своей несбыточной мечте завести собаку.

Рассказывала и в то же время ругала себя. С чего она взяла, что Кожевникову интересны проблемы одинокой тётки? Какое она имеет права выносить человеку мозг своим нытьём? Вот сейчас он махнёт рукой, пошлёт к черту, и правильно сделает. Нечего людям докучать своими бабскими причитаниями и жалобами.

– Простите меня, Михаил Михайлович. Я такая дура, от дел вас отвлекаю, – вздохнула Ирина, поймав себя на том, что её сбивчивый рассказ, движется уже по третьему кругу. Боже, стыд-то какой!

– Знаете, Ирина Петровна, – Кожевников улыбнулся, легко, солнечно. В тёмно– зелёных глазах, запрыгали весёлые, хулиганистые бесенята. – Кажется, я понял, в чём ваша проблема.

Ладонь собеседника легла на плечо, обожгла сквозь ткань халата. И Бочкиной вновь стало стыдно за свою немытую, всклокоченную голову, потёкшую тушь и больничный запах. Но в то же время, всё тело Ирины Петровны страстно позавидовало плечу, которое, бессовестно наслаждалось этим удивительным, умиротворяющим теплом большой, надёжной руки. Руки, спасшей столько жизней. Низ живота сладко и стыдно потянуло, чего уже Бог знает, сколько лет не бывало. Да что же это с ней? Вот дура-то! Самка! Кошка мартовская!

– Ваша проблема в том, – продолжал хирург, не подозревая о внутренних процессах Ирининого организма. – Что вы стараетесь быть для всех хорошей, забывая о себе, о своих потребностях, желаниях. Но ведь вы – не волшебная палочка, исполняющая чужие прихоти, не пылесос – удобный в употреблении, бесшумный и компактный. Вы – личность, с уникальным набором качеств, имеющая право высказывать свою точку зрения, удовлетворять свои потребности и творить глупости.