Леди в белых халатах

– Поздно уже мне меняться, – проговорила Ирина Петровна тихо, стараясь не спугнуть, не сломать, такое хрупкое, едва ощутимое чувство единения. Отражение солнечного света в квадратах кафельной плитки, танец капели за окном, ласковое поглаживание ветерка, льющегося в открытую форточку, лязг каталки, проехавшей по коридору, голубая, качающаяся тень старого клёна на потолке, беспечная трель птах.

Ах, только бы не открылась дверь! Только бы не зазвонил телефон! Только бы Кожевников не убрал руку с её плеча!

– Ничего подобного! – рассмеялся Михаил Михайлович. – И я смогу вам это доказать. Откиньте мысли о невестке, сыне, коллегах и начальстве, ответьте на вопрос, чего вы хотите прямо сейчас? А потом, мы вместе попробуем исполнить ваше желание.

– На улицу хочу. Там солнце, небо голубое, – с трудом, борясь с накатившим чувством блаженства, ответила Ирина Петровна. От слова «вместе», в груди защемило, а по коже побежали радостные мурашки.

Господи, неужели так можно сомлеть от простого прикосновения руки?

– Так идёмте же, – хирург потащил Ирину к двери. И от того, что его ладонь исчезла с её плеча, Бочкина резко и жёстко ощутила своё одиночество. Как же холодно, тоскливо и сиротливо почувствовало себя её плечо.

– Как?– почти с отчаянием спросила Ирина. – Я вообще-то на работе.

А лазурь весеннего неба, дразнящий ветерок, и щебет птиц манили. Ирина Петровна остро, до отчаяния ощутила себя пленницей этого кафельного, пропахшего хлоркой, гноем и кровью кабинета, этого мрачного серого здания с прогнившим фундаментом, узких тёмных коридоров.

– Неправда, – рыжий медведь веселился, бесенята в его глазах отплясывали гопак. – Свою смену вы отработали вчера. А сегодня пусть трудится Полина. Так что, Ирина Петровна, жду вас на крыльце. Собирайтесь!

Кожевников вышел, а Ирина принялась торопливо приводить себя в порядок, боясь не успеть, боясь быть застигнутой и остановленной кем-то из коллег.

О! Это был замечательный, неповторимый день, наполненный солнечным светом, лёгкостью и бесшабашностью весеннего ветра, блеском луж и чувством полёта.

– Страшно, – сквозь смех говорила Ирина, специально наступая в лужу, в дробящийся на её глади золотистый солнечный шарик. – Мы сбежали с работы, не пошли на конференцию. Снегирёва нас не простит.

Как же хотелось Ирине собрать в банку немного этого воздуха, немного неба, немного воды и этого дивного ощущения надёжной руки и присутствия Михаила, чтобы законсервировать, оставить для себя. А, когда закончится праздник, потянутся серые будни, и накроет пыльным покрывалом отчаяния, она достанет заветную баночку, откроет и вспомнит этот чудесный день.

– Вот почему, школьники счастливее нас – умных и серьёзных взрослых, – менторским тоном проговорил Кожевников, для пущей убедительности своих слов, поднимая указательный палец. – Мы боимся следовать зову своей души, а они– глупые и беспечные не боятся. В итоге, взрослые сидят в душном зале и слушают о том, как правильно собирать мочу, о пользе вакцин и о вреде пальмового масла, а школьники гуляют по лужам и хрустят чипсами.

Хирург кивнул в сторону парочки девчонок, лет пятнадцати, явно прогуливающей уроки. Девицы в ярких куртках самозабвенно болтали и грызли вредные для здоровья ломтики сушеного картофеля.

– А я никогда не прогуливала уроков, – не то с жалостью, не то с гордостью, произнесла Ирина. – Не хотела маму огорчать, ведь потом, когда всё выяснится, мне объявят бойкот. По тому и училась хорошо, и с уроков не сбегала, даже в медучилище поступила, чтобы их обрадовать. Мама всегда сокрушалась, что в нашей семье ни одного медика. И я думала, мол, отучусь, буду всех лечить, и меня станут любить.

– Разве любят за профессию или за хорошую учёбу?– Кожевников резко остановился, прямо в центре лужи. Ветер трепал его рыжую шевелюру, путаясь в пылающих, от солнечного света, огненных прядях. – Ирина Петровна, чтобы вас любили не нужно пытаться всем услужить, стать для всех хорошей, покладистой и покорной. Это только раздражает людей, заставляет считать вас слабой, глупой, бесхарактерной. Все вокруг, в любом случаи, вас любить не будут. Но среди множества людей найдётся один человек, кому вы станете нужны. Главное – быть собой, чтобы тот, назначенный судьбой, вас смог отыскать среди множества лиц.

Их губы соприкоснулись. С начала, поцелуй был каким-то неловким, опасливым, пробным. Но спустя мгновение, когда Ирина ответила более решительно, губы Кожевникова стали настойчивее. Бочкина зажмурилась, дабы ни что не смогло отвлечь её от происходящего. В животе трепетали крыльями разноцветные бабочки, в голове взрывались вулканы. По телу текла сладость, нетерпение, желание чего-то большего. Верхняя одежда казалась лишней, неудобной, мешающей.