Леди в белых халатах

Ритка молчала, чувствуя себя виноватой. Ведь, от части, мама была права. Зачем попёрлась поступать в медицинский институт? Пошла бы в бухгалтера, как мама. Зачем устроилась в государственную поликлинику? Лучше бы в частной клинике уселась, где мамина подруга работает. Нет же, Ритке хотелось быть самостоятельной, независимой от маминой воли, а ещё, хотелось быть поближе к нему, к Вадиму. Встречаться с ним в его кабинете во время обеденного перерыва, наспех пить кофе, а потом заниматься любовью на низкой кушетке, обитой старой, продранной в нескольких местах клеёнкой, вздрагивая от звуков приближающихся шагов. Идти вместе, бок обок по больничной аллее к воротам, а потом по тротуару, вдоль шумной проезжей части к трамвайной остановки. Вадим обещал, что разведётся с капризной стервозной супругой, и двое мальчишек его не удержат, говорил, что только с Риткой ему так хорошо, только с ней он чувствует себя собой, и только она – Ритка Морозова, дарит ему покой и радость. Девушка верила, а что ей ещё оставалось делать? Ведь если любишь, то изволь доверять! А иначе, какая же это любовь?

Их с Вадимом Сергеевичем связь длилась уже несколько лет, с тех самых пор, когда высокий статный голубоглазый преподаватель с брутальной бородкой и густым низким голосом выделил Ритку из толпы студентов. Вадим прибегал в аудиторию взбудораженный, лохматый, ругая пробки и нерадивых автолюбителей, жалуясь на то, что после лекций ему нужно будет ехать на основное место работы – в поликлинику. Вся женская половина аудитории глазела на красавчика – преподавателя, ловила каждое его слово, кокетничала и вздыхала. Однако, Вадим Сергеевич выбрал Ритку, не самую красивую, не самую умную, просто девочку, что, разумеется, вызвало шквал негодования у однокурсниц.

Девушки, обиженные такой несправедливостью, даже объявили Морозовой бойкот на две недели. Вот только Ритку обиды глупых девчонок не тревожили. Она летала на крыльях любви, и всё удивлялась – Неужели бывает столько счастья?

Годы шли, институт, интернатура, защита дипломной работы, свободная вакансия в поликлинике, где трудился Вадим. Рутина рабочих будней, приём больных, их жалобы, порой надуманные, беготня по вызовам в любую погоду и бесконечная, вызывающая приступ мигрени писанина, карточки, журналы, отчёты.

Натянутые отношения с медсестрой Машей – крупной грубоватой девахой, угрюмой и высокомерной, будто бы врач не Ритка, а она. Краткие свидания с любимым мужчиной и его обещания. Возвращение домой, нудные нотации мамы на тему «Где ты была» и «Нервы матери надо беречь». Невкусный и неинтересный ужин, обычно состоящий из гречневой каши, ведь продукты стоят дорого и нужно экономить. Просмотр политических ток-шоу, сон, будильник, душная, подпрыгивающая на ухабах городской дороге маршрутка, работа.

Мечты о прекрасном будущем с Вадимом так и оставались мечтами, вера в их совместную жизнь блекла, истончалась. И Ритка, как могла, пыталась её удержать, маясь на выходных от осознания своего одиночества в компании матери, понимая, что вот именно сейчас, в этот погожий летний, зимний или весенний день, Вадим со своей семьёй. Стены квартиры давили, душили, и Ритка ощущала себя пленницей.

– Это ужасно! Я не могу на тебя смотреть! Господи, за что мне такое горе? Кому теперь ты будешь нужна?

Мать вновь рыдала, усевшись на край кровати. Садиться на кровать больного, в тот момент, когда этот самый больной на ней лежит, доктор Морозова считала дурным тоном, и сама никогда так не поступала. Чёрт! Ну стул же есть! Зачем отнимать у Ритки последнее, делая личное пространство ещё уже? Ведь оно, это пространство, и без того ограничено размерами панцирной сетки.

– Уходи, – прошипела Ритка, стараясь изо всех сил, не заорать. Всё же в палате было полно людей. К чему им давать пищу для пересудов?

Мама оборвала причитания на полуслове и удивлённо воззрилась на неблагодарную дочь.

– Тебе не стыдно?– спросила она, чеканя каждое слово. – Я, по-твоему, робот, безмолвно выполняющий функции сиделки? А может, я рабыня, не имеющая права на выражения своих чувств?

Ритка попыталась что-то возразить, ощутив укол чувства вины, но мать уже несло.

– Я вырастила неблагодарное чудовище! – полным слёз голосом воскликнула она, призывая в свидетели всех обитателей палаты и их родственников. – Я переживаю, ночами не сплю! Да кому ты нужна кроме меня? А инвалидом останешься, кто ухаживать будет? Мамочка родная, больше некому!

Ветер качнул гриву одного из тополей с такой силой, что посыпались золотые монеты. И в тот момент Ритка невольно подумала о том, что хорошо бы сейчас пройтись по ковру из шуршащих листьев, вдохнуть терпкий прощальный запах осени, почувствовать поцелуи солнечных лучей, не жгучие и страстные, как летом, не холодные отстранённые, как в конце зимы, а ласковые и грустные.

И это желание свободы, единения с природой придало Ритке смелости, заставило послать подальше чувство вины, и она зло и горько рассмеялась.