Ледяная капля

Мне было так невмоготу, что я решил написать Зияде письмо. В самом деле, что может быть лучше: сидишь себе, пишешь, никто на тебя не смотрит, ни о чем не допытывается ни словами, ни взглядом. А написал что не так — вычеркнул, и дело с концом.

Целую неделю думал я над своим письмом — и на занятиях, и на работе. Дома исписал гору бумаги, но даже начала придумать не сумел. В голове так много мыслей, слов, что просто не знаешь, с чего начать.

Раньше, когда я решил серьезно поговорить с Зиядой, у меня была только одна цель: раскрыть правду о моем отце, поделиться своим горем. Но постепенно пришло в голову, назрело столько мыслей, что я и сам не понимал: какие из них главные.

В самом деле, сказал же мне директор, что пора скинуть этот груз, написал хорошую характеристику в школу — обо мне, Камале, а вовсе не о моем отце, которого я, сказать по правде, и в лицо-то не помнил. И Бегджан, человек, пострадавший из-за моего отца, приласкал меня, согрел, обучил ремеслу, а в трудную минуту, как родной, бросился меня защищать. Да и все остальные и в мастерской, и в школе хорошо относятся ко мне.

Как-то я, вернувшись с занятий, в который уж раз уселся писать письмо Зияде, зачеркивал, вырывал листы из тетради, снова писал. Мама принесла чай, поставила передо мной миску с пшенной кашей.

— Какие трудные тебе задают уроки, сынок, — сказала она сочувственно. — Не мучай себя, отдохни немного.

Вошла бабушка Бибизода. Они уселись в сторонке и, как всегда, принялись оживленно разговаривать. Тихо, чтобы не мешать мне, бабушка рассказывала какую-то историю. Я невольно стал прислушиваться.

…Муж бабушки Бибизоды Ахмед в юности батрачил у бая. Он участвовал в восстании против волостных властей, а когда восстание подавили, бежал в Турткуль. Там, в канун революции, Ахмед стал одним из тех добровольных агитаторов, которые рассказывали своим землякам правду о жестоких притеснениях, каким их подвергают. Такие люди назывались мардикарами. Высланный в Двинск, Ахмед познакомился и подружился с русским революционером Сергеем. Потом они вместе приехали в Каракалпакию, помогали устанавливать здесь Советскую власть. Через несколько лет Сергей умер — ссылки, работа без сна подорвали здоровье.

Мама Зияды — Нина Сергеевна — была его дочерью.

В 1930 году Ахмед выехал в кишлак, где проводилась коллективизация. В местечке Угриса́й он попал в руки басмачей и был убит. А сын его, отец Зияды, погиб на фронте…

— Да, много пришлось пережить горя, — сказала Бибизода. — Внучка моя, Зияда, бедненькая, тоже мало знала материнской ласки да и отцовского слова не слышала. Дай аллах счастья, пусть хоть муж ей достанется добрый, хороший…

Они вдруг перешли на шепот. Я чуть не вскрикнул — неужто к Зияде кто-то сватается? Перед глазами возникло ее смеющееся лицо, черные глаза, ямочки на щеках…

Да, у них немало друзей, знакомых. А Бегджан-ага, точно родственник, заботится о Зияде и ее бабушке.

Чтобы не привлечь внимания, я осторожно выскользнул из комнаты, но во двор выскочил пулей. Дверь захлопнулась, прищемила удивленный мамин возглас: „Ты куда?“

Я выбежал во двор, присел было на скамеечку, но тут же сорвался с места, подошел к алевшему между ветвей окошку Зияды. Девушка читала за столом, опершись щекой на руку. Постучаться? Позвать?

Но и на этот раз я не решился потревожить ее покой.

9

Вчера я самостоятельно закончил шить пару сапог и натянул их на колодку. Когда я показал сапоги Бегджану, он долго придирчиво осматривал их, потом сказал:

— Молодец, сынок. Ты своего добьешься!

Смотреть на сапоги подходили и другие мастера, и все хвалили меня.

Домой я вернулся в хорошем настроении. Мама сразу заметила мою радость, начала расспрашивать. Я рассказал ей все.

Но усидеть дома мне было трудно. Вышел во двор — смотрю, на скамеечке сидит Зияда, улыбается и смотрит на меня. Я подошел к ней, поздоровался.

Она поднялась, будто специально ждала моего прихода, и мы медленно пошли в сторону поля. Так и шли молча, пока не оказались за городом. Долго бродили между застывшими, как отдыхающие двугорбые верблюды, песчаными холмами, продирались сквозь заросли кустарников.

Эти места похожи на дно пересохшего озера — можно даже ракушки найти. Тут растет саксаул; его искривленные сучья напоминают ноги диковинной птицы, но листья прекрасны, как павлинья корона. А листья осоки похожи на крылья бабочек: желтые, голубые, розовые, белые… Мы собирали цветы, гонялись за бабочками. Я воспользовался тем, что Зияда собирает цветы и не смотрит на меня, и заговорил… Она взглянула искоса, хотела что-то возразить, но промолчала. Я рассказывал торопливо и об отце, и о случае в мастерской. Вдруг Зияда, прижимая к груди охапку цветов, круто повернулась ко мне и сказала:

— Знаю. Все-все знаю, глупый.

У меня ноги подкосились, я сел на песок.

— Давно уже знаю, — повторила она.

Я смотрел на нее: смугло-розовое в лучах заходящего солнца лицо, тонкие брови над искрящимися черными глазами и ямочки на щеках, такие детски трогательные, такие милые. И вдруг произнес неожиданно для самого себя:

— Ты точно цветок, Зияда…