Ледяная трилогия

В центре зала на коленях стояли трое голых братьев. Я опустилась на колени рядом с ними. Руки их обняли меня.

Сердца наши заговорили.

Я учила их словам.

Но не долго: объятия наши разжались со сладостным стоном, меня перенесли в комнату отдыха.

Тихая, с золотисто-голубой мягкой мебелью, комната была пропитана восточными благовониями. Пока я полулежала в мягком кресле, мне массировали руки. Затем я выпила чай из алтайских трав.

Вошел секретарь.

Я поняла: пора.

Меня вынесли из дома. Перед мраморным крыльцом стояла моя темно-синяя бронированная машина и две машины охраны. Было солнечно и по-весеннему свежо. Остатки снега сошли, зеленая травка пробивалась на газонах. Дятел стучал по сухой ветке. Садовник Эб восстанавливал пирамиду в каменном саду. Охранник с автоматом прогуливался возле ворот.

Меня усадили в машину.

И мы поехали в Москву.

Тяжелый лимузин бесшумно несся, мягко покачивая меня. Я смотрела в окно. Я обожала Подмосковье, это удивительное сочетание дикой природы и дикого жилья. Здесь земная жизнь казалась мне менее ужасной. Дорога неслась сквозь массивы леса, среди деревьев мелькали силуэты дач. Так они мелькали и сорок лет назад. В Подмосковье ничего не изменилось с тех самых сталинских лет. Только заборы стали повыше и побогаче.

Зато Москва сделалась совсем другой. Она расползлась. Ее стало слишком много.

По Рублевскому шоссе мы ехали мимо белых панельных домов. Мясо-машины считают их уродливыми, предпочитая дома из кирпича. Но что вообще такое – дом человеческий? Страшное ограниченное пространство. Воплощенное в камне, железе и стекле желание спрятаться от Космоса. Гроб. В который человек вываливается из материнской утробы.

Они все начинают свою жизнь в гробах. Ибо мертвы от рождения.

Я смотрела на окна панельных домов: тысячи одинаковых гробиков.

И в каждом готовилась к смерти семья мясных машин.

Какое счастье, что МЫ другие.

Проехав по Мосфильмовской улице, лимузин свернул к Воробьевым горам. Здесь было, как всегда, пусто и широко. Только памятником сталинскому времени высился МГУ.

Несколько плавных поворотов – и мы подъехали к нашей реабилитационной клинике. Ее построили пять лет назад. В ней лежали обретенные братья и сестры. Здесь им врачевали раны от ледяных молотов.

Сестра Харо подкатила к моей машине кресло. Мне помогли сесть в него и повезли в клинику. В коридоре меня встретили опытные Мэр и Ирэ. Я приветствовала их сердца всполохом.

– Они готовы, – сообщила Мэр.

Меня отвезли в палату.

Там, на большой белой кровати лежали трое обретенных. Они были измождены сердечным плачем, неделю сотрясавшим их сердца.

Мое сердце стало осторожно теребить эти три проснувшихся сердца.

За полминуты я узнала про них все. Когда они проснулись, я заговорила:

– Урал, Диар, Мохо. Я – Храм. Приветствую вас. Ваши сердца рыдали семь дней. Это плач скорби и стыда о прошлой мертвой жизни. Теперь ваши сердца очистились. Они не будут больше рыдать. Они готовы любить и говорить. Сейчас мое сердце скажет вашим сердцам первое слово на самом главном языке. На языке сердца.

Трое обретенных смотрели на меня.

И мое сердце заговорило с ними.