Ледяная трилогия

Последние

Руки братьев будят мое тело. Будят тело Горн. Мы на нашем острове. В нашем Доме. На нашем ложе. Мы лежим рядом. Теперь, после Великой Ночи, наши тела похожи. Много сил отдали они Последнему Поиску. Они очень стары. Так стары, что уже не могут двигаться. Руки братьев открывают нам глаза, поднимают веки. Нас берут на руки с ложа, омывают, кормят и лелеют. Теперь надо оберегать наши тела. Чтобы Свет не покинул их. Но не только наши тела: надо беречь тела всех братьев и сестер Света. Всех 23 000. Теперь каждое тело особенно дорого. Ибо близко Преображение. Недолго осталось ждать.

Накормив нас питательными жидкостями, братья опускают тела наши в мраморную ванну. Парным молоком буйволиц наполнена она. Помогает это поддерживать силы в телах наших. Рядом лица наши. Вижу близко я лицо Горн. Он мальчик по законам мясного мира. Но сильно постарело лицо его за ту ночь. Постарело и тело Горн. Теперь он такой же, как и я.

Горн смотрит на меня.

Мы не в силах говорить на языке Земли – губы наши не могут двигаться.

Но сердца говорят.

Сегодня Братство должно обрести трех последних из 23 000. Но трудные эти последние. Трудно будет обрести их, вырвать из мясного мира. Подвижны они. Один из них движется по Земле, убивает одних мясных машин, скрывается от других. Другой живет в Земле, он работал в месте, где мясные машины делали яростные яды, и отравился ими, и изменился телом, и стал рыть землю, и скрываться от мясных машин. Третья просто любит прыгать и бежать куда хочется.

Ноадуноп

За 6 месяцев и 13 дней японского существования я наконец понял, на что похож Токио с птичьего полета:

– Нью-Йорк после атомной бомбардировки.

Я шепчу это на родном голландском в стакан с «Личи», усмехаясь своему открытию. И перевожу взгляд на город суши и когяру, погружающийся в сумерки. Круто сидеть на 61-м этаже, потягивать любимый коктейль и смотреть. На Восточную Столицу. Сквозь пятисантиметровое стекло. Трогая пальцем лед в стакане.

Через минуту делаю поправку:

– Не самая удачная бомбардировка.

Это правда: в однородной массе пеньков небоскребов, как бы оставшихся после атомного взрыва, высятся редкие стоэтажные башни-одиночки. Глядя на них, вспоминаю рев Годзиллы, уничтожающей Восточную Столицу в старом японском блокбастере. Я сочувствую этим гордым одиночкам. Чокаюсь со стеклом за их стойкость в ожидании очередного мегаземлетрясения. Которого ждут в Токио уже 70 лет. Глаза не в силах оторваться от города. Я с детства любил долго смотреть. И слава Богу. Этот опыт сильно помог в моей непростой профессии. После того грека в Лондоне я стал еще более наблюдательным. Я умею жить глазами. Темнеет здесь всегда стремительно. Уже зажигаются огни улиц. А на западе – розово-оранжевое марево от скрывшегося солнца. Еще минут пять – и стемнеет. Этого времени вполне хватает, чтобы вспомнить, кто ты и зачем. Я доволен собой и окружающим. Пока – все в цвет. Я хорошо вписался в этот мегаполис. На очередные полгода. Они ищут меня в Европе и Америке. Но у меня уже два года узкие глаза, совсем другой нос и немного другие губы. И я брею голову, как монах. Бывшие сослуживцы по Корпусу ни за что не узнали бы меня. Однополчане по Балканам – тоже. Только по татуировкам. Классно, что на Земле есть Азия, куда можно заползти и раствориться. Уже три человека сказали мне, что я – вылитый монгол. Кайфово! Я – монгол. Периодически совершающий набеги. Потомок Чингисхана. Грек дался мне просто даром – две пули в печень, контрольный в голову, как в кино. При полной беспомощности охраны. Но месяц кропотливой подготовки был по-настоящему тяжел. Всегда угнетает невозможность глубокого сна во время дела. От этого я реально устаю. Японские массажистки прилично поработали над моим худощавым, но мускулистым телом. А две когяру с Шибуя за три совместные ночи окончательно вернули меня к жизни. Что ж, я не железный Брюс Уиллис из «Die hard!». И слава моему маленькому персональному богу…

Токио зажегся. Красиво, ничего не скажешь. В этом баре я бываю каждый раз перед делом. Третий раз. Уже новая традиция. Вернее – половина традиции. Другая половина ждет меня у бронзовой собачки. Пора расплатиться и двигать вниз, в город, на Шинжуку. Там – Мисато-сан. Новенькая. Надо еще успеть что-то купить ей…

Расплачиваюсь, иду к лифту. Стальная кабина плавно возвращает меня с неба на землю. Почему-то в этом лифте всегда пахнет дыней. Ловлю такси, еду на Шинжуку. Пробки. Час пик. Но это недалеко. Когда подъезжаю, Шинжуку уже ночной – горит, как рождественская елка. У меня остается семь минут до встречи. Понимаю, что девочка будет ждать, но все равно тороплюсь. Я ответственный человек во всем. Забегаю в «Isetan», покупаю ей мой стандартный набор для когяру: CD Шины Ринго, DVD «Титаника», Покемона с утыканным шипами хвостиком и коробку швейцарских шоколадок. Это бьет безотказно. Как мой любимый «Глок-18» с глушителем.