Ледяная трилогия

Крабы готовы. Мисато, возбужденная подарком и шоджу, палочками тащит их из вока. А я закладываю в вок мясо, тефтели на шпажках и грибы. Мы едим крабов, кромсая клешни ножницами, макая белоснежное мясо в соус. Мисато щебечет про Америку, где она не была, но куда очень хочет. Ведь я же американец. У меня действительно неплохой американский выговор. Рассказываю ей про Большой каньон, про Лос-Анджелес и Майами. Ресторан наполняется. Служащие с портфелями и мобильниками. Они спешат шумно расслабиться после самоотверженного труда. Чтобы завтра снова встать в шесть, пилить на электричке часа полтора. И положить жизнь за фирму по производству кондиционеров. Для меня это – ад. Лучше раз в два месяца кого-нибудь убивать, чем каждый день ходить на службу…

Мисато опьянела. Сварившееся мраморное мясо в нее уже не лезет. Пора. Я слегка захмелел. Наелся вкуснятины. И хочу вставить десятикласснице. Беру ее за бока, вывожу. Расплачиваюсь на выходе. Она хохочет, заплетается ногами, теряет платформу. Находит. Снова хохочет. Мы вываливаемся из ресторана. На улице, как всегда – душно и шумно. Сентябрь. Но духота все еще не слабая. «Рабе Хотеру», а по-нашему – «Love Hotel» в двух шагах. К себе в однокомнатный уют я не поведу ни одну бабу. Никогда. Даже если Грегори мне заплатит стандартные 20 000…

Плачу, получаю ключи. Мы поднимаемся на лифте на третий этаж, идем по коридору. У меня уже стоит. После хорошей еды и приятной выпивки всегда хорошая эрекция. Мисато на своем ломаном английском спрашивает, ревнивая ли у меня жена. Я ведь служащий, отец семейства. Говорю, что у нас свободный взгляд на брак.

– Как ей в Японии? – спрашивает Мисато.

– Нравится. Но скучает по Нью-Йорку.

– Э-э-э, – искренне кивает она.

Я открываю дверь, зажигаю свет. Комнатушка с большой кроватью. Как всегда. И ничего другого здесь никогда не будет. Включаю ночник, тушу верхний свет. Толкаю Мисато. Она, как кукла, со смехом валится на кровать. Пока она, хихикая, лежит на спине, я раздеваюсь. Она смотрит на меня, как на слона в зоопарке. Сбрасываю с нее платформы, стягиваю сетки-колготки. Под шелковыми трусиками у Мисато черная, слегка подстриженная пипка. Свежая, как устрица. У японок пипки всегда пахнут морем. Развожу ее ноги, лижу. Она слабо хнычет. Ввожу ей язык во влагалище, одновременно сгибая ее ноги в коленях. На коленях привычные синяки – дома она тоже ползает на татами. Как и все девочки. Она хнычет. Кажется, что ей все это не нравится. Но – надо. Дядя хочет. Мы возимся так пару минут. Потом дядя натягивает на свой член презерватив. Плюет на руку, смазывает слюной свой рог. И пристраивается к Мисато.

Я вхожу в нее медленно, плавными толчками. Она все так же хнычет. Я вставляю ей на полную. Она всхлипывает. Смотрит в сторону. Лицо ее искажено гримасой. Я трахаю ее. Она стонет и хнычет. В постели японки одинаково беспомощны. Не то что китаянки. Или таиландки.

– Сугой… сугой… – хнычет Мисато.

Она сосет свой палец с накладным ногтем. Я переворачиваю ее на бок. Ложусь рядом. Прижимаюсь к ее прыщеватой попе, тискаю маленькую грудь. Пипка у нее узкая, молодая. Это подгоняет финал. Я торможу. Чтобы не кончить, думаю о деле. О завтрашнем вылете. О старом тайнике в Боснии. Где до сих пор спят в смазке три «глока», две «беретты», «калашников» и два ящика патронов. О мертвом греке. О домике на Гоа, который я куплю. Когда завяжу. И выйду на пенсию.

Японки не умеют сосать. Это – национальная черта. Не умеют, потому что не любят. Мисато пытается, как и вчера. Получается плохо.

– Убери зубы, – советую я.

Она убирает. И давится моим рогом. За это я ставлю ее раком. Член толкается в ее маленькую матку, словно просится назад. Она стонет и хнычет в плоскую подушку. Спина у нее нежная и белая. Такой белой кожи в Европе нет. А уж в Америке…

Подступает. Пора. Выхожу из нее, сдираю презерватив. Хватаю ее за голову, прижимаю к кровати. Хватаю свой рог. Несколько судорожных движений кулаком – и я кончаю в ухо Мисато. Она непонимающе замирает. Ухо ее наполняется моей спермой. Сквозь сперму проблескивает скромная сережка-звездочка. Придерживая голову Мисато, я любуюсь ее ухом, полным меня. Потом наклоняюсь, целую ее в висок.

– Э-э-э… – испуганно лепечет она.

Но быстро привыкнув, улыбается:

– Э-э-э…

По ней видно, что никто никогда не проделывал с ней такого. Теперь ее ухо потеряло невинность. И хорошо. Легче будет жить. Для нее – сюрприз, а для меня – новая традиция. Теперь перед делом я должен кончить в ухо когяру. Иначе удачи не будет.