Ледяная трилогия

Наняв извозчика, мы поехали по Москве. Почти везде пахло едой. Еду носили по улицам на лотках, витрины ломились от булок и колбас. Многие прохожие что-то жевали на ходу. НЭП издыхал, и люди, словно предчувствуя надвигающийся суровый сталинский социализм, наедались впрок.

Приехав на Лубянку, мы вошли в большое здание, где размещалось ОГПУ. Отсюда из серо-желтого многоэтажного особняка тянулись нити этой могущественной организации во все концы СССР. Здесь сидело начальство Дерибаса, здесь работали его близкие друзья. Я показал наш мандат. У нас забрали поклажу, оружие, верхнюю одежду. И вскоре мы с Фер уже шли по скрипучему паркету за сопровождающим. Оа и Бидуго остались ждать нас в приемной. Надраенные сапоги чекиста скрипели громче паркета. Он доставил нас в кабинет заместителя начальника Особого отдела ОГПУ Якова Агранова. Мы вошли в секретарскую комнату с красавцем секретарем и машинисткой. Секретарь доложил по телефону, распахнул обитую кожей дверь, и мы вошли. Черноволосый, густобровый, с совиным носом и живым, хитроватым лицом, Агранов сидел за столом и что-то быстро писал. Секретарь закрыл за нами дверь. Агранов поднял голову, прищурился. И улыбнулся:

— Ааа! Дерибасовские найденыши. Добрались-таки до Белокаменной?

Он проворно выбрался из-за стола и, маленький, узкоплечий, пошел к нам:

— Ну-ка, ну-ка…

Впился в нас черными птичьими глазами:

— А похожи! Ну, давайте знакомиться. Агранов.

Он протянул маленькую, но цепкую руку. Мы пожали ее:

— Александр Дерибас, Анфиса Дерибас.

— Так, так. Прямо с поезда? Голодные?

— Нет, спасибо, товарищ Агранов, мы сыты.

— Как Терентий? Поправил здоровье? Что стряслось с моим боевым другом?

— Врачи говорят — переутомление, — ответил я.

— Да ну! Чертовня… — Агранов резко махнул короткой рукой, круто развернулся, подошел к столу и взял коробку папирос «Пушки». — Дерибас троих таких, как я, поборет. Он звонил мне третьего дня — голос нормальный. Батраков отбил телеграмму — эпилепсия! Какая, к черту, эпилепсия?! Я Терентия с семнадцатого года знаю. Эпилепсия! — Он протянул нам раскрытую пачку, мы отрицательно качнули головами; он быстро закурил, со свистом выпустил дым из большого, тонкогубого рта. — Дураков везде навалом.

Зазвонил телефон. Он схватил трубку:

— Агранов! Ну? А что мне твой Кишкин?! Чертовня опять! Есть приказ Паукера: шестнадцать спецвагонов завтра к четырем утра! Да и не надо много охраны: это нэпманы, куда они побегут? Чай, не двадцатый год. Нет, сам звони. Заладил — Кишкин, Кишкин…

Он бросил трубку на рычажки. Раздраженно затянулся:

— Кишкин! Кишкин…

Пробежал по нам невидящим взглядом, снова схватил трубку:

— Антон, зайди.

Вошел секретарь.

— Слушай, я вспомнил, как звали того поляка, ну… по делу Горбаня. Не Кислевич, а Кишлевский.

— Кишлевский?

— Кишлевский! Точно! — еще больше оживился Агранов. — Давай звони Борисову, пусть освободит тех Кислевичей. Наарестовывал не тех, Пинкертон! Чертовня…

— Поэтому они и молчат.

— Конечно! Стоило Сомову повеситься, как все запуталось! Хорошо, я вспомнил. Кишлевский! Точно! Давай, Антон, пока Ягоде не доложили!

Секретарь кивнул, поворачиваясь, но Агранов не кончил:

— Погоди. И вот с ребятами.

Он снова увидел нас:

— Грамотные?

— Я учился в университете, — ответил я.

— Читаю и пишу, — ответила Фер.

— Значит, пристроим вас в архив. К Генкину веди их… нет, лучше сразу к Цессарскому! И в общежитие пусть устроят, в старое, на Солянку. Понял? Но сперва — Кишлевский! Понял? И никакой чертовни!

— Есть, товарищ Агранов.

— С нами еще двое, — вставил я.

— Антон, разберись… Все, ребята! — Агранов быстро пожал нам руки.

Через некоторое время мы сидели в отделе кадров. Протекция Агранова оказалась весьма весомой. Его секретарь помог с оформлением новых документов для Оа и Бидуго: мы сказали, что наших друзей обокрали в поезде. Оа представился как бывший художник (он действительно прекрасно рисовал, сам писал иконы), Бидуго (столяр из Ростова-на-Дону) не изменил своей профессии, назвавшись столяром-краснодеревщиком. Нас с Фер устроили в архивный отдел ОГПУ: меня — помогать архивариусам оформлять дела, ее — клеить папки и конверты для этих дел. Оа пошел работать в сектор наглядной агитации при Доме культуры ОГПУ, Бидуго — на склад, плотником. Жить нас с Фер определили в общежитие ОГПУ, Оа и Бидуго подселили в огромную коммунальную квартиру, густо заселенную одинокими рабочими.