Голос Лаву задрожал.
— Лед здесь. — Руки Шуа опустились на плечи Лаву. — И он пребудет с нами до самого конца. И его хватит на всех. Я
Лаву сидел неподвижно, упершись взглядом в мраморные плиты пола.
— Ты
И сердце Лаву
— Я
Он легко встал. Сердце его
— Кто сделает последний молот? — спокойно спросил он.
— Он уже изготовлен.
— Кем?
— Мною. Мы спустились сюда за ним.
Лаву
Шуа коснулся синей кнопки одной из сот. Стеклянный экран отошел в сторону. Шуа взял ледяной молот, быстро приложил его к своей груди, моментально
— Ты знаешь, кого он должен разбудить.
Лаву взял молот. Приложил его к своей груди,
— Я знаю.
— Ты
— Я… знаю… — напряженно произнес Лаву.
И вдруг радостно улыбнулся:
— Я
Шуа с силой обнял его. Ледяной молот коснулся лица Лаву. Лаву сжал древко молота. И вскрикнул. Его бледно-голубые глаза моментально наполнились слезами: сердце его
— Пойдем. Я буду
Горн
Храм сидела на пирсе в своем золотом кресле и смотрела в океан. Так она всегда
К концу дня северо-западный ветер не стих, и волны, разбиваясь и захлестывая пристань, ползли по розовому мрамору к креслу Храм, лизали ее босые, худые и слабые ноги. Бледно-голубые, почти выцветшие, но по-прежнему большие и ясные глаза Храм неотрывно смотрели туда, где скрывшийся за палевыми облаками солнечный диск коснулся океана. Рядом с Храм сидели братья Мэф и Пор, подставив свои мускулистые и загорелые тела влажному ветру. Другие братья и сестры
Сердце Храм
— Уже здесь! — прошептали ее губы.
И опершись костлявыми руками о гладкие золотые подлокотники, она стала приподниматься. Мэф и Пор вскочили, подхватили ее.
— Уже! — повторила она и радостно, по-детски улыбнулась, обнажив старые, пожелтевшие зубы.
Мэф и Пор вгляделись в океанский горизонт: он был по-прежнему пуст. Но сердце Храм не могло ошибиться: прошла минута, другая, третья, и левее мутного, тонущего солнечного диска возникла точка.
Ее сразу заметили из дома: раздались радостные вскрики.
— Мясо не удержало! — Худые пальцы Храм сжали широкие запястья братьев.
От дома по нисходящей лестнице бежали на пирс братья и сестры.
Белый катер приближался.
Храм двинулась к нему, но впереди ее босых и мокрых ног был край пирса. Братья удержали ее. Тело ее вздрагивало, сердце
— Уже здесь! — старчески взвизгнула Храм и забилась в руках братьев.
Худое тело ее извивалось, пена выступила на морщинистых губах. Подбежали братья и сестры, обняли, припали к ногам.
— Положи себя на Лед! —
Тут же стали
— Зде-е-е-есь! Зде-е-е-е-есь!!!
Впервые за долгие десятилетия непрерывного, ежеминутного ожидания сердце самой старшей и самой сильной сестры братства
Братство почувствовало это.
Храм подняли на руки, обступили, прижались телами. Сердца обступивших
— Положи себя на Лед! — говорили губы и сердца.
Храм извивалась.
И словно дошедшая от приближающегося катера большая волна перевалила край пристани и белой соленой пеной окатила толпу борющихся за
Катер приближался.
Все смотрели на него.
Остроносый, белый, он мощно рассекал волны. Сделал полукруг и причалил к пристани. На палубе стоял Уф со спящим мальчиком на руках. Стоящие на пирсе вздрогнули, сдерживая крики. Катер тяжело покачивался на волнах. Бросили конец, пришвартовали, проложили трап.
Уф с мальчиком на руках сошел на пирс. Вслед за ним сошли Лаву с металлическим кофром и Борк.
Братья и сестры молча расступились. Уф сделал несколько шагов по мокрому мрамору. Лицо его было напряжено и неподвижно, словно маска. Но серо-синеватые глаза сияли. И он
— Что с ней? — спросил он.
— Она
У ф
— Пойдемте в дом, — произнес он и первым пошел вверх по лестнице.