Ледяная трилогия

— Преступница! Она сожрала Лед!

Сильные руки тянут, волокут по коридору. Она же чувствует каждой клеткой, как в животе тают, тают, тают, тают две льдинки, две божественные, неповторимые, дающие радость неземную. О, лишь бы они успели растаять! Еще несколько мгновений! Тайте, тайте, тайте быстрее, родные мои, тело мое хочет вас, тело мое плачет от желания, тело мое сосет вас и стонет…

— Раскройте ей рот!

Беспощадные лица, холодные глаза, жесткие руки в резиновых перчатках. Разжимают зубы, вставляют стальную распорку, рот раскрывается больно, против воли.

— Зонд! — Пластиковая змея лезет в горло, ползет по пищеводу, раздвигает и не дает дышать.

Бьется тело, извивается в руках, но держат крепко, крепко, крепко, и там, в желудке, проворная змея всасывает милые, нежные, родные и желанные льдинки, не дав им раствориться, и нечем уже, нечем уже дышать, дышать, дышать…

Ольга вскрикнула.

И проснулась.

— Что с тобой? — лежащая рядом Лиз положила ей руку на грудь. — Ты вся мокрая…

Ольга скинула тонкое махровое одеяло, приподняла голову, села и свесила ноги с койки:

— Фу, какая чушь приснилась…

В «Ветчине» был полумрак. Электронные часы показывали 3.47. Женщины спали. Ольга вытерла ладонью мокрое от пота лицо:

— Бред…

— Что такое, рыбка? — Лиз обняла ее сзади. — Принести тебе водички?

Ольга полусонно рассмеялась, тряхнула головой:

— Мне приснилось, что нас тут кормят какими-то ледяными наркотиками… таблетки какие-то прозрачные… и я так сильно хочу, так жажду… а у меня их отнимают…

— Здесь снится много ледяного . Это нормально… — Лиз гладила ее. — Мне тут сначала снилось, что я маленькая, как букашка, и что я вмерзла в лед. Навсегда. И навеки в этом льду…

— Да… и еще… библиотека!

— Какая библиотека?

— Будто здесь у нас есть библиотека.

— Отлично. Я хочу в твой сон.

— И какие-то коллективные трипы с этой таблеткой… шведский угол…

— Шведский угол сегодня вечером выиграл у наших в мини-футбол.

— Господи, здесь же спортзал, а не библиотека… — Ольга мотала головой. — И мужчины живут отдельно… бред!

— Обойдемся и без мужчин. — Лиз поцеловала Ольгу между лопаток, слезла с койки.

Подойдя к автопоилке, наполнила стаканчик водой, отпила, вернулась, протянула Ольге:

— Попей.

Ольга отпила ледяной воды.

— Странно… мне ни разу здесь дом не снился.

— Мне тоже. — Лиз обняла ее.

— Но это… очень странно!

— Нет, милая, это не странно.

— Почему?

— Потому что наш дом здесь. И другого не будет. — Лиз зевнула, прижалась к Ольге.

Засыпая и вспоминая свой странный сон, Ольга почувствовала плечом впадину в груди Лиз.

«Бонус… бонус… ледяной… бред… бонус здесь — это же просто плитка швейцарского шоколада. Шоколадка… шоколадка… в виде птички… в виде моего Фимы. Фимочка ха-а-роший. Фимочка лучше всех…»

Последние

Руки братьев будят мое тело. Будят тело Горн. Мы на нашем острове. В нашем Доме. На нашем ложе. Мы лежим рядом. Теперь, после Великой Ночи, наши тела похожи. Много сил отдали они Последнему Поиску. Они очень стары. Так стары, что уже не могут двигаться. Руки братьев открывают нам глаза, поднимают веки. Нас берут на руки с ложа, омывают, кормят и лелеют. Теперь надо оберегать наши тела. Чтобы Свет не покинул их. Но не только наши тела: надо беречь тела всех братьев и сестер Света. Всех 23 000. Теперь каждое тело особенно дорого. Ибо близко Преображение. Недолго осталось ждать.

Накормив нас питательными жидкостями, братья опускают тела наши в мраморную ванну. Парным молоком буйволиц наполнена она. Помогает это поддерживать силы в телах наших. Рядом лица наши. Вижу близко я лицо Горн. Он мальчик по законам мясного мира. Но сильно постарело лицо его за ту ночь. Постарело и тело Горн. Теперь он такой же, как и я.

Горн смотрит на меня.

Мы не в силах говорить на языке Земли — губы наши не могут двигаться.

Но сердца говорят.

Сегодня Братство должно обрести трех последних из 23 000. Но трудные эти последние. Трудно будет обрести их, вырвать из мясного мира. Подвижны они. Один из них движется по Земле, убивает одних мясных машин, скрывается от других. Другой живет в Земле, он работал в месте, где мясные машины делали яростные яды, и отравился ими, и изменился телом, и стал рыть землю, и скрываться от мясных машин. Третья просто любит прыгать и бежать куда хочется.

Ноадуноп

За 6 месяцев и 13 дней японского существования я наконец понял, на что похож Токио с птичьего полета:

— Нью-Йорк после атомной бомбардировки.

Я шепчу это на родном голландском в стакан с «Личи», усмехаясь своему открытию. И перевожу взгляд на город суши и когяру, погружающийся в сумерки. Круто сидеть на 61-м этаже, потягивать любимый коктейль и смотреть. На Восточную Столицу. Сквозь пятисантиметровое стекло. Трогая пальцем лед в стакане.

Через минуту делаю поправку:

— Не самая удачная бомбардировка.