Ледяная трилогия

Макс Алешин, 20 лет, анархист. Когда я получил систему «LЁD», то сразу решил пробировать ее в нашей коммуне. Это такой крутой выселенный дом. Его будут реставрировать и потом заселят буржуями. Там нет ничего, даже электричества. Но мы эту проблему решили — подсосались ночью к соседнему ларьку. И я влез в этот шлем, подключился. Сначала — охуенно темно и молоток этот ледяной хуярит меня в грудную кость. Чувство такое обломное, не в кайф. Потом какая-то хуйнища полезла в голову: воспоминания совсем древние. Будто я еще в Электростали, пацан маленький, выбегаю утром в наш двор, а там зима охуенная, сугробы, дети разные гуляют с мамашами. А моя мать — дворничиха. И она возле третьего подъезда ломом колет лед: хуяк! хуяк! хуяк! Приятный звук такой. А я иду по двору, как космонавт, на хуй: меня бабка одела в кучу одежи, как кочан капусты. А на ногах валенки с галошами, под ними снег хрустит, как сахар. А в руке у меня лопатка, и я подхожу к сугробу и начинаю из него лопаткой делать космический корабль — копаю, копаю, а мать все колет и колет. И вдруг я дико хочу ссать, потому что перед выходом не поссал, потому что дико хотел гулять. А идти ссать домой не хочется — подниматься на четвертый этаж, потом бабка меня распакует, поведет в сортир, дико все долго. И я копаю, копаю, а мать все колет и колет. А потом я начинаю ссать в валенки, даже не ссать, а так понемногу подпускать. И так тепло в валенках. Но потом вдруг как-то хуево. И я копаю палубу, а сам начинаю хныкать от злости. А мать колет и улыбается мне. И я вдруг начинаю рыдать. Блядь, так сильно, что ничего не вижу, в сугроб валюсь и реву, реву, реву. А мать думает, что я играю. И все колет свой ебаный лед, а я реву до изнеможения. А потом так устаю, что лежу, блядь, в этом сугробе, как в гробу. И пальцем не могу пошевелить. И тут вдруг — хуяк! И я на острове. Остров, на хуй, в море. И я стою в круге, где двадцать три тысячи людей стоят и молча за руки держатся. И я тоже держу левой рукой руку какой-то девки, а правой — старика. Пиздец, на хуй! А потом — хуяк, в сердце толчок такой, как приход, — один, другой, третий… двадцать третий! И раз — мы все в нирвану, блядь, уплываем, и свет.

Владимир Кох, 38 лет, бизнесмен.

По-моему, это все очень сомнительно. Я испытал только:

1. жалость, тоску, печаль (когда я почему-то вспомнил, как мы с тремя школьниками забили камнями кошку).

2. слабость, смертельную усталость (когда я перестал рыдать).

3. эйфорию (когда я очутился в громадном круге себе подобных, затрепетал сердцем и вдруг стал исчезать и все кругом тоже, становясь светом.