Ледяное сердце

Она никому не сказала о том, что произошло на маскараде. Хотя, когда бежала с террасы, обезумев от страха, то хотела найти отца и рассказать всё ему. Но генерал был у королевы, и здравый смысл возобладал – врываться с воплями в королевскую ложу было бы глупо. А потом понемногу страх отступил. И, поразмыслив, она решила никому не говорить о том, что произошло. Ведь это ничего не изменит, не стоит попусту волновать отца. Послезавтра они уезжают, и, быть может, это будут последние их три дня вместе. Так зачем наполнять эти дни разговорами о чудовище?

Генерал, конечно, видел, что дочь сама не своя, но списал это видимо на предстоящее замужество, девушки ведь всегда волнуются накануне свадьбы, и не стал приставать с расспросами.

В тот вечер, когда они вернулись с маскарада, Кайя закрыла в своей комнате ставни, зажгла свечи, молилась истово и долго всем: человеческим богам и богам вед – всем, кто слышит её молитву. В Обители приходилось ходить в Храм каждое утро и вечер, святой отец читал им проповеди о добродетели и заставлял стоять на коленях. А когда она работала с Наннэ, то всякий раз слушала её молитвы – красивые и протяжные, похожие на песни её матери, и рассказы о богах вед. И как-то в сознании маленькой Кайи они сплелись вместе – и наставления святого отца в Храме, и молитвы Наннэ, и боги их были для неё равны, и места хватало всем, как в большой семье: Астред Всевидящий Отец и Мирна-Заступница, Святая Миеле – Мать Всеблагая и Дуарх-Проказник. Всем им она молилась и в этот вечер. И молитва её была проста – пусть Дарри поймает, наконец, чудовище.

Но три дня пути по тряским дорогам притупили недавние страхи, и Кайя почти перестала думать о том, что случилось на маскараде. Все её мысли теперь были о предстоящем замужестве. Только вот она почему-то никак не могла вспомнить лицо Ройгарда Лардо, и это её злило. Она всё время трогала кольцо – его подарок, словно пыталась выжать из него хоть каплю памяти, но, увы, волшебные ощущения от танца с ним совсем растаяли. Кольцо больше не грело. Топаз в нём не светился и не мерцал, и казался всего лишь жёлтым камнем. И сейчас она в смятении думала – а не ошиблась ли? Но утешала себя тем, что выбора – то у неё никакого не было.

– Я только вот о чём хочу предупредить тебя, дочка, – сказал генерал, когда они подъехали к ирмелинским землям, – Ройгард – друг Дарри, и их поместья расположены рядом. Вы будете жить соседями, и ездить друг к другу в гости. А ты подружилась с моим капитаном, поэтому будь осторожна, не дай своему будущему мужу поводов для ревности.

– О чём ты, отец? – спросила Кайя, но почувствовала, что краснеют щёки.

– Не хотел тебе говорить, но раз уж ты выбрала Ройгарда… Дарри просил у меня разрешения жениться на тебе в ночь перед его отъездом. И я ему отказал.

– Что? Почему? То есть… Дарри хотел на мне жениться? – Кайя удивилась и смутилась, но вдруг поняла, что мысль о том, что капитан просил её руки, была ей приятна. – Почему ты отказал?

– У меня были свои причины. Но теперь, когда ты выходишь замуж за его друга, я, кажется, уже жалею о своём отказе. Но разве я мог подумать, что ты выберешь Ройгарда Лардо? Поэтому нужно, чтобы ты знала об этом. Не стань яблоком раздора между ними.

Кайя только кивнула в ответ, пряча взгляд среди мотков разноцветной пряжи – ни к чему это, чтобы отец видел её смущение…

До Ястребиной Скалы оставалось не больше пяти квардов, когда снаружи послышался шум, крики, раздался свист, и карета, дёрнувшись, понеслась, не разбирая дороги.

– Что случилось? – крикнул генерал в окно.

Но ему никто не ответил.

Кайя вцепилась пальцами в сиденье, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Её отец пытался выглянуть в окно, но их бросало из стороны в сторону, и видно было только спины скакавших впереди незнакомых людей. На вопросы генерала никто не откликался. Кайя связала руну, чтобы остановить лошадей, как тогда на мосту, но как только она попыталась её набросить, то получила удар такой силы, что просто свалилась на пол кареты, согнувшись почти пополам. Она хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, а где-то внутри боль горела раскалённым углём, затухая медленно и неохотно. Слёзы брызнули из глаз, и когда она, наконец, смогла сделать судорожный вдох, то лишь закашлялась и захрипела. Отец поднял её на сиденье, прижал к себе, трогал лоб, что-то спрашивал, но она не слышала звуков и не понимала, что происходит.

Наконец карета остановилась. Дверца распахнулась, и отец хотел выскочить с саблей наизготовку, но его сбили с ног. Мелькнули чьи-то спины, потом открылась вторая дверь, грубые руки вытащили Кайю, взяв подмышки, и бросили на жухлую траву.

– Ну, здравствуй, невеста, – услышала она над собой знакомый голос, подняла взгляд и увидела лицо Ройгарда на фоне пасмурного неба.

Он стоял, скрестив на груди руки, весь в чёрной коже, в плаще, подбитом по краю мехом горной рыси, а на широком поясе висели кинжалы, сабля и смертоносный витой айяаррский кнут – ярг.