– И если я откажусь? Вы… ты, подчинишь меня своей воле и всё равно сделаешь это?
– Да. Сделаю.
Она вздохнула.
– Тогда я согласна пить вино, улыбаться и сидеть за столом. Но с танцами, увы, я танцую не очень, вы же… ты же помнишь, и вообще… Может быть, я просто поприветствую их?
– Так это значит «да»?
– Ну, вроде того.
Он повернулся и смотрел на неё молча некоторое время. Луна светила Кайе прямо в лицо, и ей стало даже как-то не по себе от этой затянувшейся паузы. Ах, хоть бы он уже скорее её отпустил!
– Почему ты согласилась так легко?
– А разве у меня был выбор? Вы же… ты же просто хотел очистить свою совесть этим разговором. Но я понимаю… понимаю, почему ты это делаешь.
– Очистить совесть?! – его голос слился с громом. – И это не ответ, Кайя! Так почему?
– Вы же знаете ответ! – воскликнула она.
Зачем он спрашивает её, он же всё прекрасно понимает! И чувствует. Ведь они теперь связаны. И как бы она не пыталась выстроить между ними стену, сострадание не удержит никакая стена. Поэтому она не станет ему отвечать.
Он помолчал и спросил уже мягко:
– То есть, единственное, что тебя беспокоит теперь – неумение танцевать?
– Ну… наверное, да.
Он резко оттолкнулся от перил, шагнул к ней и взял за руку.
– Идём. Идём со мной.
И потащил за собой по галерее.
– Что? Куда? Милорд… куда мы идём? – воскликнула она, испугавшись его неожиданного порыва.
– Поправим этот досадный пробел.
– Какой пробел?
– Научим тебя танцевать.
У Кайи душа ушла в пятки.
Она хотела возразить, но он шёл уверенно, широким шагом, как ходил обычно, а его рука держала руку Кайи так крепко, что ей приходилось почти бежать.
– Ми… джарт Эйгер, можно помедленнее! – воскликнула она, споткнувшись о порог.
Он остановился резко, и она едва на него не налетела.
– Прости, я неуклюж. Я хотел бы быть нежнее, но… тебе придётся привыкнуть к этому…
– К чему?
– К тому, что я такой.
Она не понимала, о чём он говорил.
– Входи, – Эйгер распахнул двери.
В этой комнате Кайя никогда не была. Полукруглый зал переходил в открытую террасу, залитую луной. Эйгер дотронулся до колонн, и засияли камни, наполнив залу призрачным светом.
Внутри было совсем пусто, ничего, кроме дикого винограда, пробравшегося с террасы на стены, и сухих листьев на мозаичном полу.
– Ты войдёшь или так и будешь стоять в дверях?
Кайя шагнула внутрь. Ей было страшно и как-то неловко, потому что мысль о том, чтобы танцевать с ним здесь ночью вгоняла её в краску. Сердце билось отчаянно, и ещё больше её пугало то, что когда она будет так близко, вдруг он поймёт, вдруг почувствует её маленький секрет? И к этому примешивалась горечь мысли о том, что, быть может, это он убил Ройгарда Лардо… этими самыми руками. Но потом почему-то вспомнилась их поездка на лошади, когда она его обнимала, и танец в Рокне, и этот разговор на галерее, и все смешалось.
Она вошла внутрь и остановилась на полпути к центру зала.
– Так почему же ты, воспитанница Обители, не умеешь танцевать? – спросил он с усмешкой в голосе, подходя к ней. – Всем красивым девушкам полагается это уметь.
– Наверное, это просто не моё, – она чуть отступила назад.
– А может, не было подходящего кавалера?
– В Обители не было вообще никаких кавалеров, ми… джарт Эйгер. Чаще всего, кавалером была я для других девушек… из-за своего роста.
– Роста?
– Ну, это только вы… только ты называешь меня маленькой ведой, а так я совсем не маленькая.
Он расхохотался.
– Тебе это не нравится?
– Что?
– Что я так тебя называю?
– Я… я не знаю, но это звучит как насмешка, ведь…
– А как ты хочешь, чтобы я тебя называл? – спросил он негромко и его голос наполнился теплотой.
– Вы… Ты… можешь называть меня просто по имени.
– А что насчёт кавалеров, Кайя? У тебя ведь были поклонники? Женихи? С кем-то же ты танцевала на том балу!
– Я не люблю вспоминать об этом.
– Неужели не нашлось какого-нибудь завалящего коринтийского барона из тех, с кем ты танцевала, и который бы по достоинству оценил тот изумруд, что попал ему в руки? Или ты вела себя с ними так же, как и со мной: молчала и тряслась, как осиновый лист?
В его голосе звучала странная смесь насмешки, любопытства и чего-то ещё, похожего на раздражение, будто мысль о том, что кто-то танцевал с ней на балу, была ему очень неприятна. Он дразнил её, и это сбивало с толку. А она не знала, что ответить.