Ледяной клад. Журавли улетают на юг

— Вот, совсем перед вашим приездом пришла, — сказала она. — Какая-то непонятная.

«Баженова еще отпуску тчк местопребывание неизвестно тчк поторопить не можем тчк Анкудинов», — прочитал Цагеридзе. Потер лоб рукой.

— Лидочка, я ничего не понимаю!

— Я тоже, Николай Григорьевич, не поняла. Нарочно все копии наших радиограмм пересмотрела. Такого запроса в трест мы не делали. А получается, как ответ. — Лида помешкала еще немного у стола. — Тот документ, который составлял товарищ Баженов, вы подписали? Обратно из Покукуя привезли. Куда его подшить?

Цагеридзе полез в боковой карман пиджака, достал экземпляр заключения, составленного Баженовым, бросил на стол и безразлично махнул рукой:

— Подшейте куда хотите. У вас, Лидочка, все?

— Вообще-то все… — ей не хотелось уходить из кабинета.

— Ступайте! А эту радиограмму оставьте.

Он ничего не понимал. Пилот не мог наболтать и не мог ошибиться — Мария давно уже в Красноярске. Но почему, почему она проводит остаток своего отпуска в этом холодном городе, когда на юге сейчас самая чудесная пора? Она ведь побывала даже в Сачхере! Почему она оттуда уехала так быстро, вернулась в Сибирь? И почему тогда она не показывается в тресте?

Веселое настроение у Цагеридзе стало гаснуть, сменяться глухой тревогой. Нет, нет, понять совершенно ничего не возможно! И сделать тоже ничего нельзя. Вылететь ему самому в Красноярск? В такие дни это слишком рискованно. Василий Петрович предупредил: «Неизвестно, чего еще Читаут может выкинуть…» И Анкудинов не разрешит. Как объяснить ему?..

Но в чем же все-таки дело?.. Баженова… Баженов… Муж и жена… Какая глупость!.. Не ждет же в Красноярске этого человека Мария!.. Он припоминал…

…Баженов полностью закончил свое заключение здесь, на рейде. Он не поехал вместе с Цагеридзе и Василием Петровичем, а приплыл в Покукуй на другой моторной лодке. Там Цагеридзе подписал документ. Времени для разговоров было немного — торопил пилот. О чем они говорили в последний раз? Баженов спросил, доволен ли он документом. Цагеридзе ответил: «Очень доволен успешным спасением леса».

Документ был составлен так, что, строго придерживаясь бесспорных фактов, Баженов вместе с тем неуловимо тонко все заурядное относил к деятельности коллектива рейда, а смелые, оригинальные решения как бы оставлял за собой. Так это или не так? Смотря какими глазами читать. Без предубеждения, возможно, этого и не уловишь… Историю с затором на косе Баженов выделил в особое приложение, давая этим понять, что прикладывать его к основному документу не обязательно. Но если понадобится — можно приложить. В общем, отличный документ! Можно представить начальника рейда к награде и можно отдать под суд…

Но Цагеридзе подписал бумаги без всяких оговорок, у него в запани был лес, реально существующий лес, и плевать, что об этом лесе теперь написано в бумагах! Щелкнув замками портфеля, Баженов сказал: «Свидетельствую, вы, Николай Григорьевич, очень талантливый и энергичный инженер…» Держа у себя под замком такие бумаги, он мог бы даже сказать, что Цагеридзе гениален!..

В самую последнюю минуту, готовясь сесть в самолет, — вежливость обязывала Цагеридзе проводить гостя — Баженов подал ему руку: «До свидания, Николай Григорьевич! Спасибо за все! Будьте счастливы и в делах и в личной жизни. Не знаю, встретимся ли мы еще? Вы мне приятны, это я должен повторить и сейчас. И потому, как мужчина мужчине, я напоследок все же обязан сказать: жена — это еще не семья. Подумайте! Мария Сергеевна закричит: виновен я. А я отвечу: ей нужно было глотать сульфамиды, когда это началось…». Пилот включил пропеллер, с грохотом ударила в землю тугая воздушная струя, плоско стеля прошлогоднюю траву, и Цагеридзе торопливо отошел прочь. Ему было неприятно слышать имя Марии, когда его произносит этот человек.

Он тогда вовсе не обратил внимания на слова о чьей-то и в чем-то виновности, о сульфамидах, полном счастье и семье. Он привык к тому, что Баженов всегда в своей речи несколько книжен, а интонации его многозначительны. Теперь Цагеридзе вспоминал все это и думал: «Он сказал: „Когда это началось…“ Что началось? В чем, наконец, виноват перед Марией бывший муж? А он виновен, это ясно! И ясно еще: нет, не может Мария ждать его в Красноярске!.. Чего же тогда ждет она?..»

В дверь постучали. Цагеридзе крикнул: «Да, да!» Вошел Куренчанин со скрученной в трубку бумажкой в руке. Раскатал ее, положил на стол перед начальником.

— Заявление, Николай Григорьевич, — сказал он, отводя глаза.

— О чем заявление? — спросил Цагеридзе, весь еще в своих мыслях и любуясь крепкой, мускулистой фигурой Михаила.

— Читайте. Об увольнении.

— Об увольнении? — переспросил Цагеридзе. — Что значит? Почему?

— Да так, — нахмурив брови и все глядя в сторону, сказал Михаил. Уеду. Куда-нибудь на большую стройку. В Братск. Или на Коршуниху. Делать мне здесь нечего.