Ледяной принц

Операция по моему освобождению была достойна Штирлица или Джеймса Бонда. Если не добьюсь чего-нибудь на льду, пойду в ГИТИс. Я демонстративно готовился к сборам, пару раз роняя, что не все у меня так гладко как на последних соревнованиях, радоваться надо что вообще зовут. Я старался не быть очень уж навязчивым и, кажется, нигде не спалился. Мама все-таки позвонила тренеру, но на мое счастье ей хватило ума и выдержки, чтобы не выдать ему что-то типа «а мой Антончик точно на тренировки едет, а не на блядки в бар „Голубая устрица“ собрался, нет?» Так что в ответ на скромный вопрос о моих успехах и перспективах, последовал такой же сдержанный ответ, из которого я с удивлением услышал, что оказывается очень способный, подаю большие надежды, если стану заниматься как следует.

Ну и слава тебе богу! В тот момент я даже не задумался, что что-то может быть не так в его кратком ответе, пребывая почти в эйфории от того, что обман не раскрылся. Я не мог всерьез ожидать, что Казаков будет меня покрывать полностью, ведь хорошие мальчики вроде как должны слушать папу и маму и не врать, даже если им не верят, когда они говорят правду.

Пока поднимался за ним в квартиру, на душе было абсолютно спокойно. Это же мой тренер. Он составляет мой график, имеет полное право что-нибудь запретить, даже из еды, следит за любыми лекарствами вплоть до витаминов, которые могут мне попасться, имеет право даже говорить сколько спать сегодня. Хоть мы не были на дружеской ноге, но для меня полностью вписывалось в существующую картину, что именно он мне поможет пережить лето.

Знал бы я, что тогда чем все обернется, уж точно не тратил бы время на восхищение его наградами, фотографиями дочки от бывшей жены и квартирой вообще… Скорее выскочил бы еще из его машины и бежал бы без оглядки, пока не поздно — на очередную электричку. Или, наверное, под нее, потому что он поимел меня в первую же ночь.

Вечер прошел почти по-семейному. Я бросил сумку в отведенной мне комнате, достав только «джентльменский набор» шильно-мыльных принадлежностей.

— Не густо! — прокомментировал Казаков.

Кроме формы и пары футболок на смену в сумке действительно больше ничего не было.

— Я на подъем легкий.

Впервые за долгое время тянуло прикалываться и шутить. Улыбка точно была от уха до уха, потому что Казаков почему-то слегка помрачнел:

— Вижу. Антон, у тебя точно больших проблем с… «переездом» не будет?

— Ой, ну мне же уже есть 16 лет, педофилом вас не назовут.

Вот и кто меня за язык тянул?! А я, — правда, только шутил. На нервах просто, а тут… вроде как, в безопасности.

Ужин мы соображали вдвоем: я совесть еще не потерял, чтобы совсем на шею садиться, а помочь чего порезать и посуду за собой помыть, — это элементарно. Бутылка вина тоже не показалась неуместной, у меня было что праздновать. Было приятно внимание.

В голове зашумело с одного глотка. Пивком в подъезде я не «тренировался», и много мне никогда не надо было. А тут начало отпускать накопившееся напряжение и усталость…

— Я в душ, ничего?

— Иди, конечно.

Казаков следил за мной все более тяжелеющим взглядом, и я решил, что слишком заигрался с ним во «взрослость» и равенство. Чтобы окончательно не упасть в его глазах, отставил бокал и едва не бегом свинтил в ванную прежде, чем меня совсем начало бы развозить от вина и усталости.

— Я недолго!

Его аж передернуло, так что я обернулся пулей и тихонько начал стелить выданное белье, прислушиваясь к звуку составляемой посуды и такого же быстрого душа…

И успел лечь в постельку так «вовремя», как и специально было бы трудно подгадать.

Как и первый раз свет был выключен, но дверь чуть приоткрыта.

— Антон? — Казаков стоял на пороге.

Я приподнялся оборачиваясь… И уж конечно совсем не ожидал, что вместо какого-нибудь банального «спокойной ночи», он окажется рядом на постели, буквально сгребая меня в охапку и набрасываясь так, будто съесть хотел.

Вначале я просто растерялся, напрочь выпав из реальности. Честно говоря, мелькнула мысль, что он что-то принял, пока я был в ванной. Ведь не может же у вполне нормального человека ни с того ни с сего настолько сорвать башню, чтобы набросится на собственного ученика. Только почувствовав его руки у себя под одеждой на голой коже, на ягодицах и между ними, одновременно неловко, но проворно избавляющие от боксеров, — понял что мне это не чудится. Что все происходит на самом деле, и выпутаться шансов у меня немного. Мы одни в его запертой квартире.

— Отпустите! Нет…

Я отчаянно барахтался под ним, безуспешно пытаясь отцепить от себя жадные руки.

— Не надо! Как же вы, как можно… — еле шептал я, когда он чуть отстранился, прекратив насиловать мой рот.

В ответ меня тряхнуло так, что лязгнули зубы.

— Что за игры?! Ты сам согласился, а теперь поломаться решил?

— Нет! Нет! — заливаясь слезами, я уже не пытался вывернуться из хватки. — За что? Что я сделал… На мне что, печать стоит «трахайте на здоровье»?!

Мне не было больно, не было страшно. Я плакал от обиды на предательство человека, которому я доверял, в котором видел свое спасение от грязных домогательств.