Ледяной рыцарь

Посреди часовни стояла привениха. Прекрасная, великолепная, в серебряном роскошном платье, волосы рассыпались по плечам. Только на губах ее алела кровь, словно помада. Да в глазах медленно угасал янтарный отсвет.

– Зверюга! – выплюнул кто-то.

– Нечисть! – заверещала какая-то дама.

– Предательство крови! – закричало несколько голосов.

Рыкоса отступила к съежившемуся от страха Сердюку.

– Я не понимаю, – звонким, мелодичным голосом сказала она. – Что вас возмущает? Вы же знали, что я чистопородный потомок Великого Гривухи. Или кто-то сомневался?

– Госпожа сударыня, – белый, как мел, Андрей убрал руки с плеч Маши и Ванечки и сделал шаг к привенихе. – Что с вами только что произошло?

– А что особенного? – подняла брови Рыкоса и обернулась к Сердюку. – В моей семейной рукописи сказано, что только истинный потомок Гривухи способен принять его облик. Во времена моих родителей это было обязательной проверкой на чистоту породы. Уверена, что большинство присутствующих не выдержали бы…

– Да, но… – даже в минуту опасности Сердюк не упускал возможности поспорить, – не по желанию испытуемого, а в соответствии со сложным ритуалом, в високосный год, в день Черной луны, после месяца поста и пяти принятых звездами жертв, традиционно овец… Вы, госпожа сударыня, оборотень, проклятый Звездами на горе. Согласно опыту предков, отведавший родственной крови – крови родителей, либо братьев, либо детей своих… Осмелюсь предположить, вас до сих пор тянет на кровь – рысарскую либо простую людскую…

– Зверюга!.. – выдохнул потрясенный Андрей, обнажая меч. – Ужас Горы Ледяной угрозы, убийца Елисея Гривастого и жены его! Это ты? Это за тобой я столько лет!..

– Да! – рявкнула Рыкоса, согнувшись. Голос ее изменился, как в замке, как на дороге, вспомнила Маша. – Да, это мои когти разукрасили тебя, шестипалый урод! Это я опустошала замки и деревни вокруг моей горы! Это я перебила всех рысарей во время осады моего замка! Это я напала на девчонку на дороге и разогнала дикушек в лесу! Потому что это я устанавливаю свои законы, безо всяких беспрекословных приказаний, по праву сильнейшего, по праву славной крови Гривухи! Я одна стою всех вас, беспородные рысари!

– Проклятая! Ты предала свою кровь! – закричал кто-то.

Бледный Андрей медленно шел по проходу прямо к привенихе. Люди повскакивали с мест, ропот нарастал. Рыкоса попятилась, но тут ее глаза остановились на Маше.

– Вам ли рассуждать о предательстве крови! – расхохоталась она. – Вы без сомнений приняли в свою стаю шелудивых псов и даровали титул безроднейшей из безродных. Венцесса – самозванка! Настоящая венцесса и ее мать заморожены, а эту я подобрала, чтобы вас всех одурачить. Но вы не дали мне этого сделать. Я не сказала ни слова. Вы сами себя одурачили, приняв плохое воспитание наглой выскочки за чистопородие. Шелудивые псы!

Выкрикнув последнее ругательство, она прыгнула в окно, в полете меняя облик с человеческого на рысий. За ней, не мешкая, сиганул Андрей с мечом в руках. Через мгновение послышалась удаляющаяся дробь копыт Радуги.

Кто-то выбежал наружу, кто-то остался на месте, но, когда все смолкло, взоры всех присутствующих обратились к Маше.

– Я погибла, – пробормотала она. И была совершенно права. Ее ни о чем не спросили. Ей ничего не сказали. Сильный рысарь просто скрутил ей за спиной руки, и вскоре прямо в красно-белом платье невесты девочка оказалась в замковой тюрьме. Это была длинная узкая комната в подвале замка, с крохотным окошком наверху, до которого Маша не могла дотянуться, даже когда взбиралась на стол, крепкий, хоть и неуклюже сбитый и почти неструганый. Кроме того, здесь были еще койка – доска на камнях вместо ножек, накрытая мешком, набитым шуршащей соломой, да дырка в полу, вроде как туалет. Подвал, естественно, был сырым и холодным, зато из окошка долетал запах моря, на ночь девочке приносили жаровню и свечу, воняющую топленым свиным салом. Первые дни девочка маялась от скуки и холода, поддергивала на плечах сползающее платье. Потом ей принесли шерстяное платье, не такое красивое, как то, что было у нее, пока она считалась венцессой, но зато теплое. Еще у нее была броня с фонариком колокольцев. Чтобы вернуть их, достаточно было лишь щелкнуть пальцами. Только синий лучик не мог вывести ее через закрытую дверь. А еще девочка жалела об утрате каменных бус и портрета венцессы Калины. Но бусы ей не принадлежали на самом деле, как и портрет, поэтому у нее не получалось вызвать их магией.

– Что бы ты хотела на ужин, самозванка? – спросил ее однажды вечером охранник.

– С чего это вы меня спрашиваете? – отозвалась девочка.

– Догадайся сама, – ответил охранник. – Так ты будешь заказывать? Иначе я принесу тебе хлеба с салом.

– Беее, сами такое ешьте. Хочу куриную ножку и… Что тут у вас растет вместо картошки… Свеклу, что ли. И молока.

Ужин принесли позже обычного, когда уже совсем стемнело. Маша с удовольствием принялась за еду, которая была очень вкусной, впервые за много дней, когда ее потчевали подгоревшей овсянкой – редкая гадость, между прочим. Вдруг из угла послышалось старческое кряхтение.