Ледяной сфинкс (с иллюстрациями)

Уильям Гай и его спутники оставили остров Тсалал в самом начале лета. Перед ними лежало свободное ого льда море, к их услугам было то же самое течение, которое увлекло и нас — сперва на «Халбрейн», потом на айсберге. Кроме течения, им помогал ветер, с редким постоянством дувший с северо-востока. Следовательно, их шлюпка, если только она не погибла в море, должна была плыть в том же направлении, что и мы, войти в тот же широкий пролив и оказаться в тех же широтах. А раз так, то логика подсказывала, что, имея перед нами преимущество в несколько месяцев, они вполне могли продвинуться гораздо дальше на север, преодолеть чистое море, припай, пересечь Полярный круг… В конце концов шлюпку с Уильямом Гаем и его спутниками мог подобрать какой-нибудь корабль…

Однако наш капитан, даже если и надеялся на такое стечение счастливых случайностей, не обмолвился об этом ни словом. Человеку свойственно лелеять иллюзии, поэтому я не исключал, что капитан опасается, как бы ему не раскрыли глаза на слабые стороны его гипотезы…

Как-то раз я заговорил об этом с: Джэмом Уэстом. Лейтенант, предпочитавший фантазиям факты, не согласился со мной. Практический ум, каковым он обладал, не находил, будто то обстоятельство, что мы не нашли людей с «Джейн», служит доказательством их пребывания в этих местах до нас и выхода в Тихий океан.

Боцман же, выслушав мои рассуждения, высказался так:

— Знаете, мистер Джорлинг, случиться может всякое — по крайней мере люди охотно допускают это в разговорах. Однако предположить, что капитан Уильям Гай в окружении своих товарищей в эту самую минуту пьет виноградную водку, виски или джин в каком-нибудь кабачке Старого или Нового Света — нет, нет!.. Это так же невероятно, как то, что мы с: вами завтра заявимся в «Зеленый баклан»!..

Все три дня, что мы плыли в тумане, я ни разу не встречался с Дирком Петерсом — вернее сказать, он не пытался заговорить со мной, предпочитая не оставлять своего поста у шлюпки. Вопросы Мартина Холта насчет своего брата Неда означали, что его тайна перестала быть тайной. По этой причине он стал сторониться остальных еще больше, чем прежде. Он спал в часы бодрствования остальных, когда же все спали, то бодрствовал он. Я даже задавался вопросом, не сожалеет ли он, что был со мной откровенен, и не боится ли, что у меня появилось отвращение к нему… Если так, то он сильно заблуждался: я испытывал к бедняге метису одну лишь сильнейшую жалость.

Я не умею передать, до чего унылыми, монотонными, нескончаемыми казались нам часы, когда вокруг висел туман, разорвать который не удавалось никакому ветру. Сколько мы ни всматривались в туман, нам не удавалось определить положение солнца, все больше клонившегося к горизонту. Нам оставались неведомы координаты нашего айсберга. То, что он продолжает свой путь на юго-восток, вернее, теперь уже на северо-запад, было вполне вероятно, но не точно. Лен Гай не мог найти неподвижный ориентир и произвести измерения. Мы предполагали, что ветер стих, ибо не ощущали ни малейшего дуновения. Остановись айсберг, мы не заметили бы никакой разницы. Даже огонек спички не колебался в насыщенном влагой воздухе. Тишину нарушали лишь птичьи крики, вязнущие в густой пелене тумана. Качурки и альбатросы едва не задевали крыльями верхушку айсберга, облюбованную мной для наблюдений. В какую же сторону устремлялись эти неутомимые создания — ведь приближение зимы должно было гнать их подальше от глубин Антарктики…

Как-то раз боцман, также измучившийся от неопределенности, забрался ко мне на вершину, рискуя сломать шею, и получил до того сильный удар в грудь от пролетевшего рядышком quebrantahuesos, огромного буревестника с размахом крыльев футов в двенадцать, что опрокинулся навзничь.

— Зловредная тварь! — бранился он, добравшись до лагеря. — Я еще дешево отделался! Один удар — и пожалуйста: болтаю в воздухе копытами, как споткнувшаяся кляча… Хорошо, что я схватился за уступ, а ведь был момент, когда я был готов съехать вниз… Лед — он, знаете ли, скользкий… Я кричу этой птице: «Ты что, не можешь посмотреть перед собой?» Куда там! Даже не извинилась…

Боцман и впрямь счастливо избежал опасности очутиться в воде…

Во второй половине того же дня мы едва не оглохли от варварских криков, несшихся откуда-то снизу. Харлигерли справедливо заметил, что коль скоро это не ослы, то наверняка пингвины. До сих пор они не делали чести нашему плавучему островку своим присутствием; более того, раньше мы вовсе не видели их. Теперь же можно было не сомневаться, что их рядом сотни, если не тысячи, ибо концерт получился оглушительным, что свидетельствовало о большом числе исполнителей.

Пингвины отдают предпочтение прибрежной полосе полярного континента и многочисленных островков, а также окружающим сушу ледяным полям. Их присутствие могло свидетельствовать о близости земли…

Конечно, мы дошли до такого состояния, что готовы были ухватиться, как за соломинку, за любую надежду… Однако сколько раз бывало, что соломинка идет ко дну или ломается в тот самый момент, когда кажется, что можно за нее схватиться?