Ледяной сфинкс

Скорчившись на постели в своей комнате, Даша рыдала, а вокруг нее метались встревоженные домочадцы. Казимир носил воду, Амалия гладила горничную по голове, а Аделаида Станиславовна уговаривала, успокаивала, но под конец не выдержала и заплакала вместе с ней.

Яков побежал за врачом и приволок-таки полного, добродушного немца в золотом пенсне, который немного удивился, что его позвали всего лишь к горничной, но все же прописал Даше какие-то капли, посоветовал сон, покой и пообещал, что «это пройдет».

Однако то, что сидело на пороге, хорошо знало свое дело, и это никак не желало проходить.

– За что… за что же… – стонала бедная Даша. – Боже мой! Бедный… бедный… И всего лишь из-за каких-то часов! Из-за обычных серебряных часов, боже мой!

– Даша, – наклонилась к ней Амалия, – Даша, я тебе обещаю, даю тебе честное дворянское слово, что их поймают. Ты меня слышишь? – Горничная умолкла и вперила в нее бессмысленный взгляд. – Клянусь тебе, их поймают! И я сама сделаю все, чтобы призвать их к ответу!

Но Даша только покачала головой.

– Амалия Константиновна… Что мне это? Его же не вернешь, понимаете… Не вернешь…

И, отвернувшись, снова зарыдала в подушку.

Из аптеки Яков принес капли, и Дашу заставили их выпить, после чего девушка стихла и забылась тревожным сном. Аделаида Станиславовна осталась дежурить возле нее, а Амалия вышла в гостиную, где возле комода с фотографиями стоял напряженный, как струна, барон Корф.

По совести говоря, ему давно уже следовало удалиться, как того требовали приличия, но Александр будто стерег порог этого гостеприимного, мирного дома и понимал: нельзя оставлять его обитателей наедине с таким.

– Как ужасно все получилось, – подавленно произнесла Амалия. – Знаете, я до последнего надеялась, что это будет не Дашин жених. Я лишь хотела избавить ее от страха, а теперь мне стыдно. – Девушка умолкла и поежилась. – Есть такие узколобые люди, которые всегда поступают правильно. И хотя они вроде бы поступают правильно, вы видите: все делается не так, как надо. И сейчас у меня возникло ощущение, что я стала одной из этих людей. Вы понимаете меня?

Александр отлично ее понимал. И уж тем более понимал, что еще никто и никогда не разговаривал с ним так.

– Вы хотели как лучше, – возразил он, – и не вправе себя винить.

– О нет, – как-то странно усмехнулась Амалия. – Я еще не забыла, куда именно вымощена дорога… благими намерениями, я имею в виду. А ведь нам еще надо сообщить матери. Если бедная Настасья Ивановна узнает о смерти сына от равнодушных полицейских, то… – Амалия не договорила и поморщилась.

Говоря «нам», она, конечно, имела в виду себя и свою семью, но Александр понял ее выражение несколько иначе. Ему показалось, что «нам» означает ее и его, барона Корфа.

– Я готов сопровождать вас, – с поклоном промолвил он. – Если вам будет угодно.

Амалия немного подумала, сказала, что вернется через минуту, и удалилась к себе в комнату. Там, на письменном столе, сидела купленная вчера кукла в модном голубом платье. Несколько мгновений Амалия смотрела на нее, потом неизвестно к чему вслух промолвила «Да!», решительно отодвинула куклу в сторону, села и открыла нижний ящик стола. Из него хрупкая мадемуазель Тамарина извлекла завернутое в платок нечто, что при ближайшем рассмотрении оказалось американским револьвером последней модели. Достав из того же ящика коробку патронов, Амалия откинула барабан револьвера и деловито принялась его заряжать…

А сквозь щель в неплотно прикрытой двери за ней наблюдал ошеломленный барон Корф.

Нет, Александр, конечно, знал, что на свете существуют револьверы, и уж тем более знал, что на свете существуют хорошенькие барышни. Однако существование барышни, без труда управляющейся с револьверами, явилось для офицера совершенной новостью. Он был растерян, поражен, заинтригован, не знал, что и подумать. К тому же он не забыл, что студент, учившийся в одном институте с первым бомбистом, исчез как раз накануне убийства императора, и именно этот студент был поклонником горничной Амалии. А ведь дядя Амалии, между прочим, оказался свидетелем убийства, и хотя само по себе это ничего не доказывало, но в свете предыдущего обстоятельства выглядело прямо-таки подозрительно. Что же до самой Амалии, то ловкость, с которой она управлялась с револьвером, могла таить в себе какие угодно зловещие тайны.

Впрочем, Александр решил пока придержать свои соображения при себе и посмотреть, что будет дальше. Чутье подсказывало ему: если дело пойдет таким чередом, впереди его ждет еще немало удивительных открытий.

Заметив, что Амалия спрятала револьвер в сумочку, он поспешно отвернулся, как будто все время глядел в окно.

– Мама, – крикнула девушка, – можно я возьму твой pince-nez?[24] Обещаю, я скоро верну!