Ледяной ветер азарта

Его часто видят на скамейке в глубине двора. Стоит у его ног пустая бутылка, а он смотрит куда-то прямо перед собой, и по его большому рыхлому лицу текут слезы – то ли плачет, то ли глаза от старости слезятся. Кто-то попытался было расспросить его, попригорюниться вместе с ним, но Хромов молча поднялся, сунул пустую бутылку во внутренний карман замусоленного пальто и ушел не оглядываясь.

* * *

Тюляфтин вошел в кабинет к Званцеву и остановился на пороге растерянно и беспомощно. Очки с мороза запотели, и лишь смутная тень у окна подсказывала ему, что хозяин на месте. Званцев, спохватившись, пришел на помощь – повесил дубленку на гвоздь, провел гостя к столу и усадил на табуретку.

– Спасибо, старик, – сказал Тюляфтин. Протерев очки замшевым лоскутком, он улыбнулся, словно бы в предвкушении того, что он сейчас скажет. Зубы у Тюляфтина были крепкие, но росли как-то криво, вкось да и редковато. – Старик, – продолжал Тюляфтин, – хочу поговорить с тобой.

– Ну что ж, – Званцев насторожился, но его настороженность была радостная, он будто заранее ждал, что этот человек принесет ему хорошую весть.

– Старик, не буду тянуть, ты – кандидат номер один.

– Куда? Какой кандидат?

– Не будем, старик, – Тюляфтин придвинул табуретку поближе к столу. Он забросил ногу на ногу – его тощая острая коленка проступила даже через две пары подштанников. – У всех одна тема для разговора. Если хочешь, чтобы это я сказал, скажу – снимают твоего хозяина.

– Панюшкина? – задохнулся Званцев.

– Снимают, – Тюляфтин соболезнующе покачал головой.

– Вопрос уже решен?

– Старик, я знаю, что говорю. И повторяю – ты кандидат номер один. Нового человека сюда не пошлют, да новый и не поедет. Кому это нужно – цеплять на себя эту дыру? А ты здесь с самого начала стройки. Дошло?

– Снимают, значит, Панюшкина...

– Ну а что делать? Старик, меры-то принимать надо. Посуди сам, что мы можем предложить? Оставить Панюшкина? И взять на себя, на свою шею все дальнейшие последствия? А срывы будут, старик, я тебя уже как начальника об этом предупреждаю. Но какое-то время ты имеешь право и на ошибки, и на печальные отчеты... Ты окажешься как в мертвой зоне. Крупнокалиберные орудия из министерства, объединения, обкома не достанут, снаряды будут перелетать через твою голову. Ты сможешь еще полгода все на Панюшкина валить. Тебе и это позволено.

– Да мне, в общем-то, и не хочется на него валить. Тем более что и оснований нет.

– Старик! – укоризненно протянул Тюляфтин. – Мы же не на собрании. Правильные вещи нужно говорить на собрании... Поскольку они для того и придуманы.

– Значит, снимают все-таки Панюшкина...

– Да хватит тебе причитать! Всем это было ясно с самого начала. И тому же Панюшкину.

– Должны быть серьезные основания.

– О, этого добра сколько угодно. Положение на стройке, возраст начальника, ну и можешь сюда же присобачить человеческие слабости членов Комиссии, которые попросту не решаются взять на себя ответственность и оставить Панюшкина, несмотря ни на что... Дошло?

– В общих чертах.

– Ну и лады, – Тюляфтин поднялся. – Не грусти, старик. Все правильно. Старперов надо гнать. Засиделись, понимаешь, ходу никому не дают. Все справедливо – и с человеческой точки зрения, и с исторической. Я понимаю, Панюшкин тебя в главные вытащил, но ведь это он сделал для себя, ему нужен был вол, который бы все тащил. Ты с ним в расчете, старик. Ну, пока.

Тюляфтин поднялся и только тогда заметил, что в дверях стоит секретарша начальника строительства. Вопросительно посмотрел на Званцева, как бы спрашивая – давно ли она вошла? Но лицо главного инженера оставалось невозмутимым. Он видел, когда вошла Нина, но не остановил Тюляфтина, этим как бы снимая с себя будущие обвинения в непорядочности.

– Простите... Я не помешала?

– Нет, – тонко улыбнулся Тюляфтин. – Мне вы не помешали. – Он подошел к вешалке, не торопясь надел свою дубленку и, взяв шапку, направился к двери. – Да, – он остановился, – скажите, а у вас что, не принято стучать, когда входишь в кабинет руководства?

– Нет, не принято, – ответила Нина.

– Занятно... Надо будет учесть на будущее, – проговорил Тюляфтин и плотно закрыл за собой дверь.

– Володя, что он говорил? – спросила Нина, подходя к столу Званцева.

– Ты же слышала... Говорил, что Панюшкина снимают.

– Его не снимут, – сказала Нина твердо. – Вот увидишь, его не снимут.

– Ты, что ли, заступишься?

– Его не снимут, потому что его некем заменить, – она твердо посмотрела в глаза Званцеву. – Разве я не права?

– Почему же, его действительно заменить некем.

– Но ты не веришь в это?

– Во что? – спокойно спросил Званцев.

– Ты не веришь в то, что Панюшкина некем заменить?

– Ну и что?

– Володя, – она подошла к нему вплотную. – Мне не нравится, как ты разговариваешь. Ты темнишь. Володя, прошу тебя, я тебя очень прошу... оставайся человеком, а? Только не говори, пожалуйста, этих хамских вежливых слов, Володя... Дай слово, что ты останешься человеком!