Мы прибыли на остров Врангеля* четырнадцатого июля, пробыли там несколько часов, затем отправились к острову Ситка, а двадцатого числа вновь вернулись на остров Врангеля, самое негостеприимное на первый взгляд место, которое мне доводилось видеть. Маленький пароходик, который стал моим домом на время путешествия, забрал почту и отчалил обратно в Портленд*. Я провожал его взглядом, стоя под унылым проливным дождем, и ощущал странное одиночество. Друг, который сопровождал меня до сих пор, уехал домой в Сан-Франциско вместе с двумя другими интересными путешественниками, которые отправились в эту поездку, чтобы поправить здоровье и полюбоваться природой, тогда как мои попутчики-миссионеры направились прямиком в дом для пресвитериан в старом форте. В деревне не было ничего похожего на таверну или гостиницу, и мне никак не удавалось найти на каменистом и заболоченном грунте сухое местечко, чтобы разбить временный лагерь, пока я не найду дорогу в дикую местность, чтобы приступить к своим исследованиям. В радиусе двух миль от деревни укрыться было абсолютно негде, поскольку все деревья уже давно были срублены и пошли на строительство или дрова. Я надеялся, что в крайнем случае смогу развести костер из коры на холме в дальнем конце поселения, где за завесой облаков виднелся лес.
С парохода я видел вдали высокие увенчанные ледниками горы, и мне очень хотелось как можно скорее до них добраться. Я разговорился с несколькими белыми жителями Форта Врангеля, и они предупредили меня, что индейцы – подлецы, и доверять им нельзя, что леса здесь практически непроходимые, а без каноэ я и вовсе никуда не смогу добраться. Впрочем, естественные трудности лишь добавляли привлекательности этой великой непокорной земле, и я решил во что бы то ни стало попасть в самое ее сердце, имея за плечами лишь мешок галет и, как обычно, полагаясь на удачу. Но для начала нужно было разбить первый базовый лагерь, и холм был моей единственной надеждой. Проходя мимо старого форта, я случайно встретил одного из миссионеров, который любезно поинтересовался, где я собирался поселиться.
«Не знаю, – ответил я. – Мне не удалось найти жилье. Вершина того небольшого холма кажется единственным подходящим местом для лагеря».
Тогда он сказал, что все комнаты в доме миссионеров заняты, но ему кажется, что мне могут разрешить переночевать в столярной мастерской, принадлежащей миссии. Поблагодарив его, я сбегал на мокрую пристань за небольшим мешком с вещами, положил его на пол мастерской и наконец почувствовал себя счастливым, наслаждаясь уютом, сухостью и сладким ароматом стружки.
Плотник занимался изготовлением строительных материалов для нового миссионерского дома, и когда он вошел, я объяснил ему, что доктор Джексон[5]
предположил, что мне могут разрешить спать на полу. Когда я заверил плотника, что не стану прикасаться к его инструментам или каким-либо образом ему мешать, он благодушно разрешил мне остаться в мастерской и даже воспользоваться своей личной маленькой боковой комнатой, где был умывальник.Я провел в мастерской всего одну ночь, когда мистер Вандербильт, купец, который вместе со своей семьей занимал лучший дом в форте, услышав, что один из прибывших поздно вечером с неизвестной целью гостей был вынужден спать в плотничьей мастерской, навестил меня как добрый самаритянин. Я рассказал ему, что собираюсь изучать ледники и лес, а он гостеприимно предложил мне комнату и место за столом. Здесь я и обрел настоящий дом, откуда мог свободно отправляться в любые путешествия. Ани Вандербильт, ангел во плоти, которой едва исполнилось два года, заправляла всем домом, наполняя его любовью и теплом.
Мистер Вандербильт познакомил меня со старателями и торговцами, а также с несколькими влиятельными индейцами. Я посетил миссионерскую школу, дом для индейских девочек, который держала миссис Макфарланд, и совершил несколько коротких походов к ближайшим лесам и ручьям, где изучил темпы роста различных видов деревьев и их возраст, сосчитав годовые кольца на пнях на больших полянах, которые военные расчистили, когда заняли форт. Моя деятельность, как сообщил мне мистер Вандербильт, вызвала немало пересудов среди населения острова Врангель.
«Чем этот парень занят? – удивлялись они. – Он вечно копается среди пней и сорняков. На днях я видел, как он встал на колени и уставился на пень так, будто ожидал найти в нем золото. Похоже, он занимается какой-то ерундой».