Ледяные небеса

Молодой десятник рассказывает капитану, что произошло, тот наконец собирается с силами и, трогая бороду, подходит к нам:

— Мне сказали, что вы пришли из-за гор. Это верно?

Шеклтон кивает.

— Это невозможно, — говорит Сёрлле. — Откуда точно вы пришли?

— Мы потеряли наш корабль. Тридцать шесть часов назад я и мои спутники вышли из залива короля Хокона. Это правда, господин капитан. Вы меня не узнаете?

— Мне знаком ваш голос. Вы рулевой с «Дэйзи». Назовите ваше имя.

Сэр Эрнест отвечает совершенно спокойно:

— Я Шеклтон.

Торальф Сёрлле смотрит на меня, потом на Крина, потом опять на Шеклтона. Потом поднимает руку.

— Заходите, — говорит он. — Заходите в дом.

Сам идет первым. И вдруг, не дойдя до лестницы, ведущей к ярко освещенному дому, отворачивается и плачет.

Часть пятая Летящая Эннид

Между Эббвом и Уском

В один из тех дней, когда мир облетела новость о том, что Шеклтону с четвертой попытки удалось спасти всех, оставшихся на острове Элефант, я сижу с миссис Симмс на веранде ее домика у Эббва и пью чай. Я должен рассказать миссис Симмс все, чтобы разогнать ей тоску, но мыслями я совсем далеко. Я думаю о корабле, который никогда не увижу и знаю только по названию.

Безветренно, на речном берегу шумит золотистой осенней листвой вяз. Какая-то большая птица, наверное сорока или грач, перелетает с ветки на ветку. Рядом с деревом виден диск заходящего солнца, кажется, что он такой же огромный, как крона. Он уже не слепит глаза.

Я смотрю на небо, до захода остается час. Скоро мне уходить. Моя сестра Реджин, такая же грустная, как миссис Симмс, нуждается во мне, она и малыш ждут меня.

— На моем велосипеде нет фары, — говорю я, не глядя на миссис Симмс. — Скоро совсем стемнеет.

— Почему этот капитан… как его звали? — спрашивает она с виноватой улыбкой, прежде чем взять чайник. — Выпей еще чашку, Мерс, ладно? Чай из листьев ежевики очищает почки.

В знак согласия я дотрагиваюсь до чашки.

— Спасибо. Но потом мне действительно надо ехать.

Широкое, как луна, отражение моего лица появляется на боку чайника. Когда миссис Симмс поднимает чайник, чтобы налить мне чаю, мой взгляд падает на ее загорелую руку. На среднем пальце она носит сразу два обручальных кольца, и ее кожа сморщена, она покрыта глубокими складками, совсем как исхудавшие ноги Тома Крина, о котором я только что рассказал.

— Сёрлле, — говорю я с чашкой у рта. — Капитан Сёрлле.

— Не выговоришь имена у этих норвежцев.

Я киваю, и миссис Симмс, которая была моей учительницей с первого по шестой класс по всем предметам, кроме спорта, подмигивает, показывая, что приняла это к сведению.

— Последнее печенье, Мерс, ты должен его съесть, я настаиваю на этом. Посмотри на себя: когда ты вернулся из этой ужасной дыры, где были только норвежцы и русские?

— Почти три месяца назад, мадам.

— И ты все равно пока кожа да кости. Ты тощ, как фонарный столб! Мистер Симмс этого не потерпел бы. Кроме того, он настоял бы, чтобы ты остался на ужин. И он бы сказал твоей матери, что пока ее сын худой как щепка, она должна давать ему двойные порции, и так восемь недель подряд. Ешь, мальчик, сделай мне одолжение. Вот это печенье. А потом еще кусочек, вот этот.

Из грушевого сада октябрьский бриз несет запах испортившихся в траве плодов. На покатом берегу Эббва крякают утки. Речушка протекает на расстоянии броска камнем от дома, а дальше уходит под мост из кирпича на старой дороге на Пиллгвенлли и исчезает там.

«Йельхо». Это слово не выходит у меня из головы уже несколько дней. Это название маленького чилийского и, как можно прочитать везде, совершенно непригодного для плавания во льдах буксира, на котором Шеклтону удалось пробиться к острову Элефант после четырехмесячных неудач и провалов. Я все время должен думать о названии «Йельхо», но не могу представить себе, как он выглядит, и от этого нервничаю. Я понимаю, что этого не может быть и у меня галлюцинации, но одновременное журчание и плеск реки и птичья трескотня в ветвях вяза звучат у меня в ушах как «Джеллко».

«Джеллко, джеллко!»

Пока миссис Симмс рассказывает истории обо мне и моих школьных товарищах, я думаю о сообщении, обнаруженном моим отцом в «Саут-Уэлс эхо», где говорилось, что предстоит возвращение Шеклтона в Лондон и… господи, как мучит меня мой наполненный до отказа мочевой пузырь, мне даже больно, когда я откусываю ореховое печенье.

Шум, издаваемый моими зубами, похож на трескотню сороки.

— А, вы спрашивали меня о капитане Сёрлле, мадам.

— Да, верно: почему зять Амундсена, этот капитан Сорли, заплакал? У тебя есть объяснение этому? Мне кажется, это не похоже на слезы радости.

— Нас считали мертвыми, — говорю я с некоторым напряжением и сразу жалею о сказанном: в прошлом ноябре, почти тогда, когда утонул «Эндьюранс», скончался старый мистер Симмс, и вдова нашего конторщика все еще носит траур.

Я спешу добавить:

— Дело не только в том, что он увидел нас живыми. Я думаю, капитан Сёрлле вдруг понял, что мы трое не имеем представления о том, как изменился мир с тех пор, как мы исчезли из него.