Ледник

– Ох, а вещей-то у тебя не шибко много. Ненадолго что ль? – поинтересовалась она, озабоченно прикидывая, насколько задержится квартирантка.

– Да у меня больше и нет. Все при мне, – ответила Зина, не понимая вопроса старухи.

– А… – протянула с пониманием Киселиха. – Так, сейчас покормлю тебя. Согрелась, иль нет? – В ответ Зина кивнула. Но Киселиху такой ответ не удовлетворил, осмотрев с пристрастием гостью, она проворчала: – Конечно не согрелась, где уж тут. Ещё разболееси. – И она опять вышла.

Когда вернулась, кинула под ноги Зине домашние тапочки.

– Ты давай, мокрое сымай, а вот кофту мою накинь-ка. – Она подала Зине шерстяную вязаную кофту.

Переодевшись, Зина утонула в хозяйском одеянии.

Киселиха посадила гостью за стол, где помимо закуски стоял и штоф.

Хозяйка нарезала хлеб, а Зина не спускала глаз с графина. Вспомнилась сразу Эмма Викторовна, и как они вдвоём в такой же холодный дождливый вечер сидели за рюмочкой: вспотевшие окна, чайник гудел, папиросы дымились, и Эмма Викторовна как живая… У Зины защипало в глазах, она тяжело сглотнула.

Страшно захотелось выпить: когда выпьешь – теплеет и сразу становится хорошо и весело. Стесняясь Киселихи, Зина думала отказаться, если та предложит, но когда хозяйка предложила, отказаться не было сил: «Чего ломаться? Да и неудобно, человек от чистого сердца предлагает».

– Ну, давай, за знакомство и для сугрева, – подняла рюмку Киселиха. – Ты не кривись, это чистейший самогон. Вишь, чист как слеза и не пахнет.

А Зина и не кривилась, так для порядка, нехотя взяла старинную гранёную рюмку на длинной ножке, удивившись кристальной чистоте самогона. Сначала подумала – водка. До этого если и пила самогон, то мутный, пахучий, ядрёный. А этот ничего, пошёл хорошо и мягко, Зина и не поморщилась. Обжигающая благодать внутри: «брр…» Зину передёрнуло, но от удовольствия. И сразу захорошело, потеплело в этой натопленной комнате, за этим столом. Зина размякла.

– Ох! хорошо пошла! – крякнула Киселиха, похрустывая огурцом.

Дождь бренчал по крыше. Колотил по стеклу.

– Ох ты, как разошёлся-то, – посматривала в окно Киселиха, – вовремя ты. Щас как развезёт – не проедешь, не пройдёшь. Опять картошку рыть в грязи. – И она наполнила рюмки.

После второй, Зине захотелось плакать, и она неожиданно разрыдалась. Киселиха переполошилась. А из Зины полилось, всё, что пережила она за эти месяцы, за последние дни. Вся недолгая жизнь Зины предстала перед Киселихой в виде захватывающего и жалостливого романа. Старуха навострила уши. Она даже приподняла край платка с левого тугого уха: не пропустить бы чего. После пятой Зина уже не рыдала, а еле ворочала языком, история подошла к концу.

Киселиха предусмотрительно унесла графин в сени.

Когда она проводила Зину под белы рученьки в комнату, та рухнула на постель, не раздеваясь. Постояв немного над спящей Зиной, подумав о чём-то своём, старуха вышла.

* * *

Работа в сельсовете была схожа с работой в прокуратуре – на машинке печатай да бумажки подшивай. Только день проходил веселее и быстрее.

– Потому что работаем с нормальными людьми, а не со всякой шантрапой, как в прокуратуре, – рассказывала Зина Киселихе.

– Работа не бей лежачего. Откуда ж такие милости? – Щурилась, сытой кошкой старуха.

– Милости… скажите тоже. – Зина уходила в свою комнатку, всбиралась на высокую кровать, брала книжку.

Книжка не читалась. От форточки тянуло влагой, надоедливый дождь шуршал листьями пожелтевшей рябины.

– Ты сегодня оденься по красивше, – попросила Киселиха недели через две, как Зина поселилась в доме. – Гости ко мне заглянут сегодня.

«Гости, эка невидаль». За эти дни, что жила у Киселихи, Зина привыкла к ночной жизни дома, к постоянным визитам страждущих выпить, либо занять деньги.

Вечером вместо гостей заявился один Никанор Васильевич, которого Зина уже знала. Из всей клиентуры – он самый обходительный. Всегда опрятно и прилично одетый, побритый, приятно пахнущий, всегда тихо и культурно разговаривающий, непременно улыбающийся Зине. В последний визит, дня три назад принёс Зине конфеты. «Презент, не побрезгуйте», – сказал Никанор ласково, преподнося красивую, перехваченную розовой лентой коробочку. «Спасибо», – поблагодарила Зина.

Никанор – высокий и тщедушный внешность имел скорее отталкивающую, чем приятную. Узкое серое лицо, чёрные круги подтопляли раскосые глаза. Нос тонкий, острый. Гость постоянно улыбался, отчего глаза смотрели хитровато.

«Будь он рыжим, то походил бы на хорька или нет – на старого лиса», – отметила Зина.

– Пожалуйте, презент, – вручил Никанор опять Зине конфеты.

– Мерси, – благодарила Зина, чуть присев.

– Ишь ты, егоза, мерси-меси, – хлопотала у стола Киселиха, – а расфрантилась-то, расфрантилась-то. – Довольная Старуха суетливо накрывала на стол.

« Так ты ж попросила, – подумала Зина, – вот и нарядилась».

– О, господи, Никанор Васильевич, что ж вы стоите-то в дверях-то? Вы проходите, проходите, – захлопотала Киселиха.

– Да, я ничего… Я пройду, пройду. – И он, осанясь, прошёл в комнату.