Ледобой-3. Зов

Грюй вышел из-за дерева, неспешно приблизился. Раскрыл створки светоча, и тёплый свет залил лицо Верны, но даже в жёлтом свете заплаканные глаза остались красными.

— Я знаю тебя дольше, чем кто-либо на Скалистом. Даже твой муж мне здесь не соперник. Ты подошла бы к гостевой избе на купеческом подворье, вызвала бы меня через кого-нибудь и до утра посреди двора, при десяти зажжённых светочах мы вспоминали бы отчий дом.

Верна кольнула Грюя острым взглядом заплаканных глаз.

— А ты хотел не так?

Рубцеватый оглядел чужую жену с ног до головы, криво ухмыльнулся, оставил вопрос без ответа.

— Значит, ты замужем, есть дети… Счастлива?

Верна в свою очередь оставила вопрос без ответа, не сводя заплаканных глаз с воеводы спесяевских, и лишь прошептала через какое-то время:

— Вот ты какой стал…

— А что не так?

Воеводиха кусала губы, ровно с собой боролась, всё лицо её напряглось, на скулах под кожей камни заходили, наконец, она не выдержала, плюнула на всё и, вытянув руку, провела пальцем по страшному рубцу.

— Эк тебя судьба изукрасила.

— Тебе, я гляжу, тоже досталось.

Верна невольно понесла руку к лицу, к губам, да опомнилась, поправила плат на голове.

— Очень заметно?

— Взгляд у тебя волчий.

— Видят боги, не такой судьбы мы друг другу желали. Не всё в жизни зависит от нас. Меньше всего хотела обрасти серой шерстью да обзавестись острыми зубами.

Грюй, поджав губы, холодно бросил:

— Родичи и близкие с нашего добровольного согласия очень сильно меняют нашу жизнь. Чужие без всякого позволения делают ещё больше — просто уничтожают всё к Злобожьей матери.

— А потом в один прекрасный миг глядишь на себя со стороны и понимаешь, что ты и есть тот самый чужой. Который без позволения и к Злобожьей матери. Да?

Грюй нахмурился, мотнул головой, будто прогоняя что-то с глаз долой.

— Тогда я потерял тебя из виду около терема твоего отца. Что было дальше?

Верна несколько мгновений молча жевала губу, глядя куда-то в землю.

— Крестика срубили последним. Дальше оставалась только я. Почитай вся дружина, что меня берегла, там и легла. А эти…

Рубцеватый в напряжении свёл брови вместе, глаза сощурил в щёлочки, лицо его исказило, будто приступом боли. Он быстро положил палец на губы Верне и помотал головой.

— Сызмальства считал себя крепким парнягой, пока этим днём не понял про себя одну жуткую штуку.

— Какую? — Верна будто на вкус попробовала палец воеводы спесяевских, поджала губы, прикрыла глаза, и её еле заметно покачнуло. Пахло дымом, воловьей кожей… и Грюем. Мать… твою ж мать… ноги, стоять ровно, в коленях не гнуться!

— Мне лучше против дружины встать, чем слушать, как тебя… как они… В голове ровно огонь вспыхивает, глаза красным заливает и в ушах шумит.

— А я выжила.

Грюй смотрел молча и беззвучно качал головой. Не рассказывай, прошу.

— Они были так злы, что били меня, ровно всамделишного дружинного. Забыли, что я девка. Может потом и хотели унасиловать до смерти, только не нашлось охотников до куска кровавого мяса. Брезгливые нас под корень срубили. И честно говоря, мне было уже на всё плевать. Я видела этот удар, — Верна показала на его рубец. — И будто остов из меня вырвали. Располосовали вдоль спины и вынули. Как затычку из бочки — плещи брага на землю.

— Ласковая моя, — голос воеводы спесяевских дрогнул, он гладил пальцами лицо Верны и не мог остановиться.

Поперву она было дёрнулась отстраниться, но сжав зубы, одними губами немо себе шепнула: «Стой спокойно, дура, и не вздумай брыкаться, ровно бодливая корова на дойке. Уж на это он имеет право».

— Я пришёл в себя среди трупов к вечеру, — буркнул Рубцеватый глухо. — Просто ворон сел на лицо и начал клевать глаз.

Под пальцами Грюя заходил Вернин желвак, она хотела сглотнуть, да в горле пересохло, не пошла гортань всухую. Так и встал ком.

— Если бы увидел себя со стороны, точно отдал бы душу: в ночи, без луны, под одними звездами от тела к телу еле-еле ковыляет недорубок, ворон пугает.

— Тебе тогда крепко досталось, — прошептала Верна, и под палец Грюя скользнула горячая, солёная капля.

— Четыре меча в бока, две секиры в ноги, сулица в грудь, две стрелы в спину.

— А потом как?

— Два дня полз. Да только не в ту сторону. Мне бы к людям, а я на пустоши попёрся. Перед глазами всё плыло. Как не сдох, ума не приложу. На берегу подобрали. Находнички. Такие же, как наши, только другие. Ну… подлатали, заштопали. И пошёл мой меч по рукам. Из одной ватаги в другую.

— Ты ведь без пары дней был князь… По ватагам?