Ледобой-3. Зов

Бывший князь спрятался за щит, за противником смотрел внимательно. Коряга качал перед налётчиком копьём, показывал: «Вот в лицо ужалю… вот в ноги». Удар в лицо… Грюй отбил щитом, удар в ноги… воевода спесяевских смотрел за врагом внимательно и отвёл щитом, и ведь встал сволота так удачно — как раз посередине повалка лежит и пень её торчит, вперёд не рванёшь — споткнёшься, станешь перескакивать — на копьё наколет, ровно мошку иглой продырявит. А когда зеленый достал из-за пояса нож и взял его в правую руку, а копье перехватил левой, Грюй по-настоящему подобрался. Коряга ткнул копьем в правую ногу, не донёс острие, вернул, ткнул в левую, не донёс, вернул, правая… левая… правая. Грюй, как припадочный, орудовал щитом в ногах, даже не глядя — с поднятым мечом ждал броска ножа. Он и последовал: клинок поймал предплечье как раз там, где оно находилось бы, отражая бросок в лицо. Почти одновременно копье пронзило правую ступню Грюя. Одно хорошо, хоть и с опозданием — опуская со всей дури щит, подломил конец копья с остриём.

Бывший князь вымученно улыбнулся. Хорош, сволота, явно не ватажник. Покосился вниз. Обломок по самую ножевую крестовину торчит из ступни, боль пока не корёжит, но вот-вот начнёт, и если наконечник не вынуть, через мгновение-другое противник забьёт дубиной, чисто хряка. Грюй быстро нагнулся, рывком выдернул обломок, взревел от боли и сузил глаза. Отступил от повалки на шаг, улыбнулся недоброй улыбкой, вонзил меч в землю и взял обломок копья с остриём в правую руку. Не скрываясь, повернулся на четверть оборота, лицом к Верне, не тая намерений, занёс остриё и метнул. Зелёный взревел, охнул и рванул наперерез, пластаясь в воздухе на пути ножа. А когда порождение леса на мгновение отвело взгляд — а как тут не отведёшь, если наконечник собственного копья торчит у тебя из плеча — левой рукой, той, что укрыта щитом, незаметно вытащил нож.

Коряга вовремя заметил замах, не думая, не рассуждая, разорвал собой прямую черту нож-Верна, поймал клинок плечом, рухнул наземь. Грюй, прихрамывая, перебрался через повалку, ступил шаг-другой, и зелёный оказался в пределах досягаемости мечом. Первый удар, стоя на колене, Коряга отвёл копейным древком, под второй встал на обе ноги, но пропустил удар щитом, и когда понял, что в следующее мгновение круглая деревяха толщиной в палец прилетит ребром в лицо и от нее не отбиться, бросил себя назад и упал спиной на мягкий мох, моля богов, чтобы не оказалось на земле ветки сучьями вверх. Грюй вдогонку полоснул мечом, и в тот момент, когда клинок проскрежетал по топору за поясом зелёного, сам только зубами заскрипел от досады. Даже улыбнулся. Был бы здоров и не ранен, уже добил бы, но для этого нужно переступить с ноги на ногу, а как тут перетопчешься, если ступню рвёт, будто крючьями? Коряга откатился на пару шагов, сторожко встал, вынул нож из плеча, потащил топор из-за пояса. Из раны льётся, уже весь рукав пропитан. Грюй встал на колено, щит опустил наземь ребром, тяжело задышал, выглядывая поверх верхнего края, а когда Зелёный пошёл вперёд, сжимая в одной руке топор, в другой — нож, резко поднялся. Пока отдыхал, незаметно вынул руку из петель щита и, зажав мизинцем и безымянником нож клинком в ладони, ухватил кожаную петлю остальными пальцами.

— Попляшем, Зелёный?

Резко, насколько позволяла нога, Грюй рванул навстречу и швырнул щит в противника. Коряга отвёл его предплечьем левой руки, правой с топором мягко принял и увёл меч, и когда уже не ожидал угрозы, Грюй метнул нож. Коряга рявкнул. Тварь, хитрая тварь. Под ключицей глубоко сидело лезвие.

— Так попляшем, придурок?

— Попляшем!

Ну куда тебе пляски с одной ногой, ущербный? Млеч размашисто ударил топором в шею Грюя справа, и тому, чтобы принять удар клинком меча, пришлось перенести вес на раненую ногу. На какое-то мгновение противники замерли в равновесии — Коряга давил сверху вниз, Грюй пытался удержать снизу вверх, клинок меча под самым перекрестьем пришёлся в бородку топора — а потом у обоих разом кончились силы, и поединщики повалились наземь. Грюй выпустил рукоять — раненое предплечье отказалось даже просто сгибать пальцы, не только рукоять меча удерживать, а дыра в плече Коряги и нож под левой ключицей заставили млеча выпустить и топор, и нож. Мгновение сверху был Коряга, потом сверху оказался Грюй. Бывший князь страшно оскалился, глаза превратились в две печные заслонки, за которым бушевало яростное пламя, разве что изо рта не вырывалось. Коряга, обхватив запястья врага крепкой хваткой, сдерживал его пальцы, крепкие, чисто кованые заготовки у самой своей шеи, но постепенно сдавал.

— У-у-уда-а-авлю-ю-ю, — хрипел Грюй.

— Т-т-т-т-т, — «твою мать» у Коряги выплюнуть не получилось, млеч держался из последних сил.

А потом что-то влажно треснуло, и взгляд Грюя, мгновенно остекленел. Коряга с натугой отбросил обмякшего врага и шумно задышал. Рядом стояла Верна с ножом в руке и улыбалась бывшему жениху той безжалостной улыбкой, которая есть несомненный и неоспоримый рубеж, перейдённый и затёртый за ненадобностью.