Ледобой-3. Зов

Безрод какое-то время молча смотрел на нос ладьи. Всё странно этим днем. Туман пал из ниоткуда, не было и нате, получите. Спасёнка посреди безбрежных вод, будто само море родило, а ведь нет штормов дня три уж как.

— Сходи, помоги, — Безрод подтолкнул старика к носу, — ей серьёзный уход нужен.

— А сам что же?

— Бестолочь я, твои ведь слова, — Сивый спрятал ухмылку.

Просила Верна усы и бороду скоротить, видишь ли в рот ей лезут, да всё на потом откладывал. Пригодилось вот, не заметил старый усмешки.

— Эх, Безродушка, седой уже, а как дитё малое! Если тонет кто, так нужно первым делом дыхание вернуть!

— Иди, иди. Верни. Покажи как.

Старик бодро засеменил на нос, опустился у спасённой на колени, для верности ещё раз посмотрел на Безрода.

— Давай, — Сивый кивнул.

Улльга развернулся к дому, полетел махами-рывками, как на крыльях, даже парус-тряпка нет-нет слабо хлопал.

— Задушит, — едва сдерживая смех, шепнул Рядяша.

— Ты гляди, присосался так, что сам не дышит, — Щёлк восхищенно покачал головой.

— Ты сам дыши, не забывай, — бросил Тычку Безрод.

— Ох, Безродушка, тяжко возвращать человека в мир живых! — хитрец на мгновение оторвался от чернявой, отдышался и вновь прильнул к её губам.

— Всю облапал, пройдоха — Рядяша еле сдерживался: ссутулился, уткнулся Щелку в спину и беззвучно ржал, отчего того потряхивало, ровно в падучей.

— Он не сердце ей заводит, а титьки щупает, — Щёлк восхищенно топорщил брови и качал головой. Ну, старик, ну, шустрила.

Безрод ушел на корму, без единого слова сделал знак «Суши вёсла» и, приложив палец к губам, показал на нос. Смотри.

Миг-другой парни укладывали картинку в голове, вроде обычное дело, утопленница-дыхание-сердце, но стоило Тычку оторваться, вытереть губы руками, поднять голову, гребцы как один рухнули со скамей. И никто не удержал бы их сидя.

— По-моему нас на Скалистом слышно, — Безрод с ухмылкой покачал головой.

Всякое в жизни бывает. Если верить старику, грядёт кровавая заварушка, половину парней порвут злые мечи, кто-то, наверное, уйдёт в небесную дружину — Тычок явно не всё сказал и не про всех — но такие красоты нельзя таить и наслаждаться ими в одиночку. Это как втихомолку сласти точить. И если спросит Ратник за пиршественным столом, всё ли успели в жизни, всё ли увидели, что должны были, парни с широкой улыбкой ответят — да, теперь всё.

— А я думаю, чего это Гюст красный, на кормиле повис…

— Ну, держись, Тычок, всё расскажу бабке Ясне…

— Ты гляди, довольный, ровно бражки хлебнул…

— Стащите его с девки, не ровен час оприходует бедняжку…

— Ей это и нужно…

— Гля, ожила! Отойди от неё, чудовище, не дай боги концы отдаст…

Чернобровая вернулась в мир живых. То ли Тычково дыхание помогло, то ли Безродовы пальцы, но спасёнка проморгалась, раздышалась, рывком подобрала ноги и закашлялась. Захлопала глазами, спиной уползла, вжалась в борт, едва не заорала, да и закричала бы — просто дыхания не хватило, все растеряла в море. Едва совсем не отпустила последнее. Ещё бы не заорать: кругом бородачи, косматые, гривастые, глядят, будто сожрать хотят, один ржёт, другой гогочет, тот гогочет, этот ржёт.

Безрод подошёл, в паре шагов остановился, присел на корточки. Какое-то время игрались в гляделки — Сивый смотрел ей в лоб, спасёнка глазами шарила по лицу с рубцами, и правду говорят, что боги милосердны — всему предел положили. Распахнула бы глаза шире — растеряла. Укатились бы. Который вправо, который влево.

— Страшный?

Кивнула. И Сивый кивнул, знаю, страшный.

— Не трясись. Людоедов нет. Мы всё по ягодкам, грибочкам, — Безрод кивнул за спину, на парней. — Как звать?

Спасёнка молчала, всё катала взгляд с одного на другого. Рот раскрыт, и ничего, что тишина — она просто орёт не в голос. Нет его, голоса. Видать в море весь оставила. А то, что до смерти перепугана, это плохо. Если что, скажут потом: «Не в море сгинула — на людях скончалась». Тьфу ты!

— Дыши глубже, — Сивый показал, вдох-выдох, чернявая опасливо повторила. — Как звать?

Вдох-выдох, вдох-выдох.

— Ассуна.

Безрод отвернулся, переглянулся с дружиной, глазами сделал: «Ого, а голосок-то приятный! И по-нашему разумеет».

— Ассуна… Ассуна… Что значит, не пойму.

— Рожденная Из Волн.

— Истинно Рожденная Из Волн, — согласился Щёлк. — Будто родилась второй раз.

— Что случилось?

— Люди с полуночи напали. Я с отцом плыла, он купец. Мы уходили и напоролись на подводную скалу. Корабль затонул.

— И полуночные люди оставили вас в покое? — Сивый наклонил голову, прищурил глаз, выглянул исподлобья.

— Нет. Пока не потонул корабль, унесли, что успели, людей убили.

— А ты…

— А я залезла под обломок и сидела в воде. Через щель все видела.

— Потом собрала обломки…

Кивнула.

— Потом собрала обломки, нашла верёвки и связала.

— Сколько тебя по волнам болтало?

— День… Два… не помню. Пить хочу.

Щелк протянул мех с водой.

— Ты не жадничай. Лопнешь.

Иногда всё человек слышит, всё понимает, да сделать ничего не может. Ассуна оторвалась от горлышка не раньше того, как мех опустел, положила руки на живот, сползла на бок, скорчилась от болей.

— Говорил же, не част и.