Ледобой-3. Зов

Улльга боднул мосток. Мальчишки подхватили брошенный конец, всем гуртом потащили к причальному столбу, накрутили, как смогли, а смогли для малолетних мальчишек здорово. Даже узел сплели. Выделялся Неслухович, самый старший, самый сильный, и по всему было ясно — в отца пойдёт. Верна с младшим на руках шла в самом конце бабьего хода, Безродов первенец сновал в толпишке ребят, вместе со всеми сражался с канатом. Не самый старший, не самый сильный, но кто бы сказал, отчего так получается — вроде среди таких же пострелят, а будто выше на голову.

Парни друг за другом сходили на мосток, дети с разбегу прыгали на руки, дальше плечо-шея, и вот он мир, у самых ног, и даже мамка смотрит снизу вверх, и небо ближе и холодит внутри, ровно льда объелся. Гюст поймал сына в воздухе — тот с причала сиганул прямо на Улльгу — подбросил-поймал-отпустил на палубу, и мальчишка мигом убежал на корму, к правилу и пока бежал, сигая по скамьям, не отнимал руку от борта — здоровался, ласкал боевой корабль, как верного пса.

— Здорово, отец! — растрёпанный Жарик подал руку точно взрослый, и лишь после того, как Сивый пожал, прильнул к ногам, незаметно чмокнул в бедро и полез вверх — ну да, как без этого, руки-плечо-шея, и уже оттуда, с верхотуры, свесив босые ноги, тонко заорал:

— Эй, увалень, а ну-ка иди сюда! Кто говорил, что выше? Видал, где макушка! — ладошкой стриганул себя по льняной голове и увел руку к Неслуховичу, и уж так вышло, что нарисованная линия убежала на рост выше Неслухов, младшего на шее старшего.

— Тю, враль, — хмыкнул тот, — рисуй, рисуй, да меру знай!

— Дядька Неслух, а чего Ведька равняться не хочет?

— Ага, разнимай вас потом, — буркнул в усы Безрод и глазами показал Неслуху: «Не слушай, идите домой».

Парни по одному уходили вверх по пологому холму, Сивый ждал на мостке до последнего. Верна встала рядом.

— Как сходили? Спокойно?

— Ровно, тихо. Но с подарочком.

Верна не поняла, заозиралась, посмотрела назад, на холм — ничего необычного, парни и бабы расходятся с причала; за спину мужу — тоже нет, хотя… Что это за чудо чудное, диво дивное? За Воротком и Тычком стоит некто — коса, длинное бабское платье, смотрит напряженно, ровно испугана. Верна немо подняла брови, запустила во взгляд вопрос.

— В море нашли. На плоту бедовала, — Сивый кивнул за спину и пояснил, — оттниры постарались.

Жарик привычно свесился к матери и обнял за шею.

— Отец, ма, ну пошли!

— Ассуна, иди за мной. Тычок, тебе тоже пора.

Прохвост бросил последний взгляд на спасёнку, проходя мимо, с ног до головы смерил Верну хитрыми глазками, поманил Сивого «ухо дай». Дал, хотя попробуй, если на шее сидит сущий клещ, да ещё в сторону свесился.

— А что, Безродушка, всё-таки наша взяла!

— Ты о чем, борода-два уха?

— У Вернушки титьки больше, ага! — заговорщицки шепнул пройдоха и подмигнул, да-да, не сомневайся, мы победили!

Нет, вы на него посмотрите! Светится, как солнце в полдень, рот до ушей, переминается с ноги на ногу, мало не подпрыгивает. Сивый не выдержал, разулыбался, насколько рубцы позволили. Вот тебе равновесие и справедливость богов — а ведь на ладье вместе со всеми не ржал. Меняет человека счастливая жизнь, ой меняет!

Ровно огонь вспыхнул, по мостку перебежал — Жарик залился звонким мальчишеским смехом, горячо задышал матери в шею, там и Верну раззадорило: все плечом отгораживалась, фыркала — щекотно же, дурачок. Только Снежок сопел–посапывал на ее руках, впрочем, этот свое везде возьмет, будь то сон или еда.

— Ты-то чего зашлась? — усмехнулся Безрод. Как будто отдышался.

— Я хорошее дело всегда поддержу.

— Уверена, что хорошее?

— Нешто Тычок плохое скажет?

— Я биться приучен, смеяться нет, — Сивый покачал челюстью, — все лицо болит. Тебе меня не жаль?

— Дома пожалею, — пообещала Верна и спрятала улыбку.

— С левой?

— С левой!

Пошли шаг в шаг. Жарик так изогнется-так выгнется, хорошо сидеть у отца на плечах, а руками висеть у мамки на шее, а идут ровненько, левой-правой, а ты — кач-кач, ровно на верёвочных качелях. Немыслимым образом скрутил шею, бросил взгляд назад. Девка, та спасённая, следом идёт. Сам не понял, почему язык ей показал. Чернявая, ровно ворона. Бе-е-е-е, страшила!

Ассуна старалась не отставать и всё стреляла глазами по сторонам — с берега на самый холм ведёт пологая дорога, там овражек, потом снова подъёмец. Стоят добротные постройки — ладный бревенчатый дом с коньком на крыше, рядом сруб чуть поменьше, ещё какие-то клетушки и в одной из них спасёнка углядела живой огонь. Готовильня что ли? И все. Ни тебе частокола, как в городах для защиты, ни башен, ничего. Просто бревенчатые срубы на ровной, плешивой макушке холма.

— Чего замерла?

— А где городская стена?

— Нет, — Безрод развел руками, пожал плечами, — дятлы склевали, кроты срыли.

— Но… вы же… мечи у вас.

— Да сам не понимаю.

Смеется что ли?

— Там купцы мимохожие стоят, которым в Сторожище дорога. Пережидают, парятся, бражку пьют, — пояснила Верна и покосилась на Сивого, — и женатые, когда дома надоест.