Ледобой-3. Зов

— Мы всей дружиной не отобрали бы тот мех, — Рядяша подобрал вощеный свиной желудок, теперь пустой.

— Из каких краев? — Сивый не сводил со спасёнки глаз.

Ассуна молчала, воевала с резями в животе.

— Вос… восток, — еле-еле промычала, — живот тянет.

— Руки убери, — Безрод сел рядом, ладони положил на её живот, — дыши, как я. Раз… два… раз… два…

Поначалу вовсе глаз не поднимала, потом порозовела, синева отступила с губ, и стали они просто бледными. И пока в себя приходила, уставилась на Безрода, как на призрака.

— Знаю, знаю, страшный, — усмехнулся, кивнул, — Ты уже говорила. Только не расспрашивай, всё равно не скажу.

Тычок и остальные, не занятые греблей, осенились обережным знамением. Слава богам, не помрёт, вон второе дыхание открылось, на «трезвую» голову разглядела спасителя, распробовала ясным, медовым глазом, второй раз испугалась. Верный признак, жить будет. Гюст кривился, поскорее бы Скалистый, да сбыть её вон с граппра, вон Улльга буянит, плохо слушается, рысачит, ровно жеребец необъезженный. Ещё немного на дыбки встанет.

— Тихо, тихо, мой мальчик, — оттнир погладил любимца по борту, — чем быстрее добежишь, тем быстрее она сойдёт на берег. Спокойно, спокойно…

— Гюст, — Сивый поднялся с колен, рукой показал на плотик, — встанем на Скалистом, огляди быстрым глазом.

Кормщик молча кивнул. Чего ж не поглядеть.

— Вороток, отдохни, дай весло.

Безрод нырнул на скамью, под весло, Вороток встал. Постоял у борта, пару раз скосил глаза на Ассуну. Ишь ты, заулыбалась. А зубы у неё… а зубы… Давеча купцы в Сторожище шли, на Скалистом пристали. Первый раз плыли, обознались. Думали, готово, пришли. Везли на торг жемчуга. Нет, конечно, жемчуг и раньше видел, да всё какой-то мелкий, неровный. Говорили — речной. А тут… крупный, ровный, сияет — ослепнешь. Болтали, из тёплых морей. Точно! Как те жемчуга зубы спасёнки. И улыбается так, что отвернуться неудобно, не бирюк ведь глухоманный. Вороток подошел.

— Храбрый воин, помоги мне встать. Прошу.

Протянула руку. Вороток замешкался. Тычок тут как тут, в бок толкает, ну же, дай лапу. Ну дал. Поднял. Зашатало её, чуть не упала, на грудь повалилась, обняла. Отстоялась, подняла голову, улыбнулась во все жемчужные зубы.

— Благодарю…

— Вороток я, — буркнул, — ты это… хочешь стоять, к борту встань. Всяко прочнее.

— С храбрыми воинами надежнее.

— На-ка. Хоть и тепло, мокрая вся. Укройся, — поднял с палубы верховку, накинул ей на плечи.

— А я Тычок, — старик тут как тут, лыбится в остатние зубы, сияет, как начищенный ковш, — это моя верховка!

— Благодарю тебя, почтенный старец.

Вороток, уж на что был настроен серьёзно, мало не уржался. Хоть бы на лицо глаза поднял, старый пень, всё на грудь таращится, титьки взглядом мерит. Вороток и сам глаза скосил. Да-а-а-а…

Щелк отбивал в бубен меру, Рядяша сел на скамью, Неслух уступил ему место, растянулся на верховке, задремал. Близко, близко уже Скалистый.

Глава 5

Глава 5

Ветер проснулся. Засновал туда-сюда, вокруг, вздул парус, затеребил Гюсту вихры, ровно верный пёс языком зализал, виноватился. Дескать, ну да, проспал я всё на свете, не помогал, бывает. Но я ведь хороший!

— Хороший, хороший, — заулыбался кормщик.

— Суши вёсла! — Сивый встал со скамьи, потянулся, утёр со лба пот, отлепил от спины мокрую рубаху. Пришли.

Туман сдуло. Ровно занавес раздёрнуло вправо и влево, а в середине сочно и ясно серел скалами остров, ярко зеленел соснами на макушках холмов и чисто звенел детскими голосами. Стайка мальчишек, ровно воробьята, ссыпалась по пологому холму к причалу, замахала руками. Прыгали, чирикали, точно всамделишные воробышки. Жёны спускались без суеты, но мало кого из парней могла обмануть их неторопливая размеренная походка. Самая молодая из замужних, Морошка, жена Ледка, едва на бег не сорвалась, а парни на ладье и бабы на берегу, с одинаковыми улыбками толкали друг друга локтями, мол, смотри, несётся, как птица, земли не касается, ровно пятки ей жжёт.

— Тут самое главное — силы на утро оставить, — как бы в никуда бросил Сивый, но головы парней, как стянутые, повернулись к вострослуху. Незло засмеялись.

Ледок привычно скривился. Привык уже. Так будет, пока Вороток, раздолбай, не женится.

— Гля, орлица наверху! — Щёлк толкнул в бок Неслуха.

На самом верху холма, недвижимая, как вековая сосна, над всей бабьей и ребячьей суетой стояла внушительная Жичиха. Эта не станет егозить по склону, ровно змейка бесхребетная — стати не позволяют. Гюст приветственно свистнул, парни, что стояли поближе, с кривыми рожами позакрывали уши: «Ой, оглохну-оглохну!». Ответ прилетел с вершины холма. Жичиха засучила рукава, сунула пальцы в рот и выдала такое, что на Улльге одобрительно зацокали.

— Эй, сватья, нешто не могла раньше свистнуть? — весело крикнул младший Неслух, — а мы все на вёслах, да на вёслах!

— Тебе полезно, конь вожжовый! Вон, ладья под тобой накренилась. Тебя, второй, тоже касается!