Ледокол (СИ)

Я вздохнула, и встала. Прошла мимо него, почти касаясь грудью. Горький аромат тут же защекотал мои ноздри. Он словно триггер, спусковой крючок для меня, всё самое прочное тут же в памяти всплывает.

На кухне накурено, и на столе стоит чашка с недопитым кофе.

— Ты спортсмен? — задала уже там вопрос, рассеянно ища глазами зажигалку, чтобы поджечь газ, и заварить кофе.

— Да, дзюдо занимался, — слышу его ответ, и тут понимаю, что на плечи навалилась вся усталость и напряжение ночи.

Я потёрла лицо и, опершись руками о стол, совсем внезапно для себя заплакала. Тихо, подрагивая плечами, роняя крупные капли на стол. Так стало легко, от того что с Андреем всё в порядке, я словно камень сбросила, который тащила на себе все это время. И вместе с этим стало так паршиво, что я себя настолько изматываю, что сил просто не остаётся. А остаётся просто плакать.

— Слушай, ну чего ты сырость разводишь? — заворчал Кир, и подошёл вплотную, прижал к себе, развернул, заглядывая в глаза. — Все же нормально!

Не знаю, показалось ли мне, но на мгновение уловила в холоде серых глаз, беспокойство.

Бред конечно. Все равно ему. Но…

— Просто переволновалась, — пытаюсь отвернуться.

— Куда собралась-то? — усмехается он, моим попыткам оттолкнуть его.

Фиксирует подбородок, и в губы солёные от слёз впивается, и кажется с особым удовольствием, их сцеловывает, слизывает.

Жадно, алчно, словно тоже скучал, и не может больше терпеть, желая, как можно скорее поглотить, завладеть вожделенной плотью.

Я тут же задыхаюсь, и дрожу, и мне кажется, что эта дрожь ему передаётся. Все мои чувства напоказ. Не могу скрывать, что скучала, по вкусу его, аромату. Подаюсь навстречу, впечатываясь в его тело. Сжимаю пальцами ворот рубашки, притягиваю ближе. Он рычит в мои губы, словно больной зверь, вжимает бёдрами в столешницу, и нетерпеливо юбку задирает.

— Кир, — попыталась оттолкнуть его, — Андрей же…

— Спит, — хрипит он, — а ты не будешь сильно шуметь, — и снова в рот впивается.

Секундное колебание, и я сдаюсь. Голос разума меркнет, под давлением плоти. Тем более что жажда моя только усиливается, и по телу бегут импульсы возбуждения. Низ живота тяжелеет, наливается тягучей болью, требует разрядки.

Зарываюсь пальцами в короткие волосы на затылке, и притягиваю к себе ещё ближе.

— Ждала? Хотела меня? — рычит прямо в губы. — Текла, когда вспоминала?

— Да, — выдыхаю на все вопросы рядом. — Только тебя хочу!

Совсем голову сносит, от этих откровений. Сердце вот-вот выпрыгнет, из груди.

— А ты? — вдруг смелею, разомлев от ласк. — Думал обо мне?

— Думал? — усмехается Кир, и рывком разрывает блузку, только пуговицы посыпались. — Я сука, кроме тебя никого трахать не могу! Как ты это сделала, а?

Грудь тут же выскакивает наружу из бюстгальтера, под натиском, наглых рук, и острые возбуждённые соски топорщатся вверх. Я закусываю кулак, чтобы не стонать совсем уж громко, когда горячий рот накрывает возбуждённую грудь. Язык зализывает мягкие укусы, переходя от одной груди к другой, доводя меня до исступления.

— Почему тогда не приезжал? Я ждала, — срываюсь все же на громкий стон, когда он особо больно прикусывает нежную кожу на груди.

— Потому что, мудак, — рычит он, и рывком стягивает мои колготки с трусами. Усаживает меня на стол, и ноги разводит. Расстёгивает молнию на брюках и свой член достаёт, тут же резко входит, выбивая мой вскрик, и рот зажимает, снова толкается.

Жёстко, быстро, так что стол начинает биться о стенку, у которой стоит, и тогда Кир подхватывает меня на руки, садит на свои бёдра, и к стенке припирает. Я обхватываю его ногами, и кайфую от четкого ощущения его члена внутри, который ходит во мне. Всё плывёт перед глазами, только искры летят, от наших соединившихся тел.

— Сука, долбанная наркота, — хрипит он мне в ухо, обрамляя кожу горячим дыханием, — ты долбанная наркота!

И продолжает вбиваться, пока я не выгибаюсь, и не сжимаюсь вокруг его плоти, ловя экстаз. И сам тут же догоняет меня, рыча в изгиб моей шеи, что-то неразборчивое и матерное.

Ещё долго в таком положением стоим, словно не готовые разорвать эти объятия. Но я, все же, встаю на подрагивающие ноги, глажу его плечи, шею, колючие щёки. Он поднимает на меня свои глаза, в которых серая стужа, гасит страстный огонь, что горел мгновением ранее.

Я вздрагиваю от такой перемены, только что вожделел меня, признавался, что только я возбуждаю, а сейчас так колюче смотрит, словно обличает в проступке, в преступлении.

— Кир… — даже слова на языке замирают.

Сглатываю ком, но не могу продолжить так и смотрю, постепенно замерзая под его пристальным взглядом.

— Мне пора, — произносит и отстраняется, поправляет брюки.

— Может, останешься, — совсем уж тихо получилось, но он слышит, потому, что крутит головой.

— Нет, — и выходит в прихожую, и тут же хлопает дверь.

А я сползаю по стеночке, всё также в развороченной одежде, сажусь, и плачу. Злюсь на себя за слабость и плачу. Потому что понимаю, что как дура влюбилась в этого зверя бездушного, которому вообще непонятно что нужно.

Ласка?

Нежность?

Грубость?

Покорность?

Дерзость?

Что он хочет от меня?