Ледовая шхуна. Маниту. Врата Азерота. Самый большой счастливчик

— Только с тобой… в Шатане. И с трудом — сейчас… Я для него самая нежелательная спутница. Я — единственный враг, который есть у Роха и у Лайела. Он не может ехать с нами. Чайя Рох, ты хранишь знания, из-за которых тебя опасно здесь оставлять. Ты можешь вновь оживить Врата в этом мире и погубить все, что мы сделали.

Он покачал головой.

— Нет. Не думаю, что способен на такое.

— Правда, Чайя Рох?

— Правда или нет — я не знаю. Только шанс.

— Тогда я предоставляю тебе выбор. Если у тебя есть силы, чтобы расстаться с жизнью — сделай это. Это будет самый безопасный выход для Шатана. Но если ты чувствуешь, что остаток лет сможешь держаться — выбери Шатан.

Он осадил коня и с ужасом посмотрел на нее.

— Я не верю, что ты можешь предложить это.

— Мы с Ванаем можем легко добраться отсюда до Врат. Мы будем следить за тобой, пока ты не скроешься за горизонтом, а потом полетим, как ветер, и ты не сможешь нас догнать. Это убережет нас от одной неприятной возможности. Но о другой, о той, которая может грозить Шатану, — о ней должен позаботиться Чайя Рох. Я знаю, что Рох не может желать зла этой земле.

— Ты считаешь, что я достаточно силен? — спросил Рох.

— Шаррн будет рад, когда увидит тебя, — сказала Моргейн. — А мы с Ванаем будем завидовать твоему изгнанию.

Лицо Роха просветлело, и он порывисто развернул коня и поехал… но тут же остановился, поклонился Моргейн, не слезая с седла, затем подъехал к Ванаю и обнял его.

В глазах его были слезы. Ванай тоже плакал — в такие минуты это позволительно мужчинам.

Рука Роха нащупала узел воина у него на затылке.

— Коса Чайя, — сказал Рох. — Тебе возвращена честь. Нхей Ванай ай Чайя. Я рад этому. А ты вернул мне мою. Я не завидую твоему пути, говоря честно. Но благодарю тебя, кузен, за многое.

Тебе будет нелегко.

— Я клянусь тебе, — сказал Рох, — и я сдержу клятву.

Он отъехал и вскоре растворился в дали, залитой солнечным светом.

Сиптах рысил подле Аррхен.

— Благодарю вас, — сказал Ванай.

— Я боюсь, — сказала Моргейн сдавленно. — Это самое безумное, что я сделала за всю свою жизнь.

— Он не причинит вреда Шатану.

— А я взяла клятву с Аррхе, что пока они живы, они будут охранять Нехмин.

Он поглядел на нее, удивленный, что она предпочитала держать это от него в секрете.

— Но ведь даже мои благодеяния не обходятся без расчетов, — сказала она. — Ты ведь знаешь эту мою черту.

— Знаю, — кивнул он.

Рох окончательно скрылся за горизонтом.

Они скакали по равнине, и золотая трава шуршала под копытами коней.

Вскоре показались Врата, опаловое пламя в свете дня.

Эпилог

Стояла поздняя весна. Ковер зеленой травы и цветов покрывал всю равнину Азерот.

Для аррхендян это место было непривычным.

Прошло четыре дня, как четверо отъехали от кромки Шатана и приблизились к этому месту, где земля была голой и плоской и откуда во все стороны не видно было леса. У них возникло нелегкое чувство наготы под глазами у весеннего солнца.

Они проехали почти за самые Врата, от которых за столь короткий срок остались только огромные камни. Быстрота разрушения вызывала у них дрожь.

Кхемейс спешился — невысокий человек с посеребренными сединой темными волосами, с железным кольцом на пальце. Он заглянул за Врата, где были только трава и полевые цветы, и долго смотрел, пока к нему не подошел аррхен и не положил руку ему на плечо.

— Каково это было? — вслух поинтересовался Син. — Каково это было, Эллюр, когда они куда-то вели?

У кхела не было ответа. Он стоял и смотрел. Его серые глаза были задумчивы. Наконец, он сжал плечо Сина и повернулся. К седлу Сина был привязан длинный лук. Эллюр отвязал его и отдал Сину.

Син взял старый лук в руки, благоговейно погладил темное, незнакомое дерево, взглянул на оружие, которое никогда не изготовляли в Шатане, и с большим трудом натянул его. Нельзя было понять, можно ли из него еще стрелять — хозяин давно не брал его в руки. Но у них была одна стрела с зеленым оперением, и Син вложил ее в тетиву. Оттянул до конца и нацелил в солнце.

Она взлетела в небо и исчезла.

Он расслабил лук и положил его под аркой Врат. Потом отошел на несколько шагов и остановился.

— Пойдем, — торопил его Эллюр, — Син, не горюй. Старый лучник не желал этого.

— Я не горюю, — сказал Син, но глаза его были печальны, и он вытер их.

Он повернулся и, вскочив в седло, отъехал. Эллюр двинулся за ним. Через четыре дня им предстояло оказаться в родной тени леса.

Эллюр однажды оглянулся. Син — ни разу. Он сжимал в кулаке кольцо и глядел вперед.

Сирил Конлат Самый большой счастливчик

Человек Мая, Реубен, Атомщик с восемьдесят третьего уровня, понял, что что-то не так, когда в бинокле что-то блеснуло, после чего стекла прибора затуманились. Он тихо выругался, надеясь, что не вляпался во что-нибудь страшное. Внешне он ничего не показал. С улыбкой отдал бинокль человеку Рудольфа, Альмону, Порядковому с восемьдесят девятого уровня.

— Пожалуй, это не самый лучший бинокль, — сказал он.

Альмон поднес бинокль к глазам, склонился через парапет и тоже тихо чертыхнулся.

— Темнее, чем в сердце безумного Ангеланца, не так ли? Неважно, есть другой.