Ледовое небо. К югу от линии

— Скажите артельщику, чтоб отнес несколько банок в медчасть. А вообще я сам туда заскочу. Хочу с докторессой нашей крупно побеседовать. Ни черта девка не понимает. Зачем, спрашивается, перевязку сделала? Пароход все-таки не санаторий. Гипсом надо залить, спокойнее будет. Как считаете?

— Вполне согласен, Константин Алексеевич. Вдруг действительно на станке придется поработать… Да и шторм на носу. Может так шваркнуть…

— Вот и я о том же. Как не крути, а судовой врач в первую голову должен быть моряком. Мужик мне нужен на этой роли, Вадим Васильевич. Неужели у Петрова хорошего мужика не нашлось? Удружил, нечего сказать.

На этом инцидент с Геней был исчерпан. Предстояла веселая ночка, и капитану хотелось хоть немного поспать. Всех дел не переделаешь, а на рандеву с Богдановым следовало явиться в лучшем виде. Тем более, что первый помощник все равно снимет стружку с виноватых и правых. Хорошо хоть радиограммы в эфир не пошли, и теплоход ни на йоту не отклонился от рассчитанного курса. Что и говорить, вовремя Геня нашелся, хоть за то спасибо!

СУХОГРУЗ «ОЙМЯКОН»

Береговые станции, обслуживающие квадрат, где находился «Оймякон», послали сигнал безопасности. Вслед за троекратно повторенной группой «ТТТ» в эфир полетело штормовое предупреждение, переданное, как обычно, на международных частотах бедствия. Синоптическая служба предсказывала волнение восемь баллов. Расхождения с последним прогнозом получились весомыми, можно даже сказать, роковыми.

— Хоть на балл больше, — грустно пошутил Богданов, прочитав сводку, — зато на два часа скорее. Плевать, все равно перед смертью не надышишься. Выдюжим!

Радист не оценил юмора и не проникся оптимизмом. Он слишком хорошо знал море, чтобы не видеть различия между волной в семь и восемь баллов. С восьмибалльной волной, да еще усиленной ветром, сухогрузу не совладать. Даже на буксире у «Роберта Эйхе». Все диаграммы буксировки, заранее рассчитанные для различных вариантов, можно было спокойно отправить в утилизатор. Равно как и стальной трос, подогнанный в мехмастерских под длину ожидаемой штормовой волны. В течение считанных часов, оставшихся до подхода «Лермонтова», Олегу Петровичу предстояло решить беспощадную дилемму: либо пересадить экипаж на чужое судно, либо все же попытаться спасти «Оймякон». Оценить последствия буксировки не представляло труда. Направление ветра и волн в море обычно совпадает. Поэтому, если буксировщик возьмет насупротив, его неизбежно собьет носом под ветер, и легко догадаться, что произойдет с ведомым пароходом, когда лопнет, не выдержав динамических усилий, трос. Это один вариант, самый очевидный. Но можно пойти и по волне, чтобы поскорее выскочить из опасной зоны. В этом случае судно, как бы подгоняемое сзади, начнет рыскать, вилять кормой, обнажая руль и винты. Кое-какие шансы тут, конечно, есть, хотя настоящий моряк на многое пойдет, только бы не видеть бешеного вращения лопастей, взлетевших в непривычную воздушную стихию.

Впрочем, своего винта не увидишь. Только каждой кровинкой ощутишь истерический взвой двигателей и мгновенный удар о воду, неистовую и плотную, словно клокочущая лава. Такого и злейшему врагу не пожелаешь.

Мысленно поставив крест на буксировке в откровенно штормовых условиях, Богданов прикинул вероятность разойтись с циклоном.

«Если Дугин поспеет до шторма, такое может и выгореть, — решил он, — по крайней мере удастся хоть чуть-чуть увильнуть в сторону. Конечно, тогда на Дугина ляжет ответственность за оба судна. А он с грузом и потому сам выгребает против волны с трудом. Тут любой поостережется, тем более, что риск неоправданно велик, а шансы на удачу сомнительны. Как ни верти, а на чужую шею свои грехи не навесишь».

Критически взвесив все за и против, Олег Петрович вынужден был расстаться и с этой идеей. Даже могучий «Эйхе», так счастливо, так своевременно подвернувшийся под руку, оказывался теперь практически ненужным. Непогода его опередила, а людей, если не найдется иного выхода, мог снять «Лермонтов». Собственно, ради этого Дугин и шел в опасный район, ломая сроки, подвергая риску дорогостоящий груз. Можно ли было требовать от него большего? Прежде чем принять окончательное решение, Богданов решился опробовать на повышенных оборотах гребной вал. Этот последний резерв он приберег на крайний случай.