Ледовое небо. К югу от линии

Винт «Оймякон» повредил, скорее всего, во Флоридском проливе, когда среди ночи натолкнулся на притопленный баркас. Унесенная ураганом от берегов Южной Америки пустая посудина несколько суток крутилась в Саргассовом море, пока не попала в один из рукавов Гольфстрима. С той минуты путь баркаса был предопределен. То ненадолго выплывая, то уходя в глубину, он устремился к северу вдоль одной из самых оживленных трасс судоходства. Так уж случилось, что течение вынесло его наверх прямо под киль сухогруза «Оймякон». Вины Олега Петровича в том не было. Да и с вахтенных спрашивать не приходилось, потому что радар никаких препятствий по курсу не показал. Вообще поломка лопастей, принимающих на себя многолетнее давление водной толщи, происходит довольно часто. Случись такое в спокойных условиях, капитану Богданову стало бы лишь досадно, не более. Без особой нервотрепки и спешки «Оймякон» дошел бы до Генуи или Триеста и сменил винт. Но лопасть отлетела именно теперь, когда береговые станции передали штормовое предупреждение. Жизнь, особенно морская, любит преподносить сюрпризы. После многих дней относительного покоя она, словно пробудившись от спячки, принимается восстанавливать равновесие, наверстывать упущенное, нагнетать ситуацию.

Сразу же после столкновения Олег Петрович приказал обследовать винт, когда водолаз доложил, что повреждений не обнаружено, думать забыл о пустячном, как казалось тогда, происшествии. Попусту опасаться того, что в бронзе могли образоваться микроскопические трещины, было не в его правилах. Все равно в морских условиях дефектов не разглядишь. Дни проходили за днями, винт работал исправно, и никаких оснований для тревоги не возникало. И вдруг, как запруду прорвало: сюрприз за сюрпризом. Сначала лопасть, потом шторм и, наконец, Дугин. Меньше всего хотелось Олегу Петровичу быть хоть чем-нибудь обязанным этому человеку. Твердо веря в принцип, что победителей не судят, капитан «Оймякона» еще лелеял надежду дойти до Ильичевска своим ходом. А уж тогда пусть выносят заключения о его работе, обследуют вал, дейдвуты, копаются в журнале, где, между прочим, инцидент с лопастью положен подробно и объективно. Но не только такими, весьма резонными соображениями объяснялось промедление капитана, которого в пароходстве считали, быть может, излишне самоуверенным, но безусловно смелым.

Беда, если это можно назвать бедой, заключалась в том, что Богданову всегда и во всем везло. Он не знал поражений и психологически не был к ним подготовлен. Растерявшись на первых порах, когда случилась поломка, он не сразу сумел собраться, и дальнейшие осложнения только усугубили его растерянность. Казалось, еще немного, и он окончательно надломится, утратит инициативу, авторитет, навсегда потеряет лицо. Но вышло иначе. Штормовое предупреждение, сводившее на нет любую возможность буксировки, пробудило в Богданове холодную расчетливую ярость. Стиснув зубы, он поклялся, что все вытерпит, но выйдет победителем. События последних дней он воспринял чуть ли не как заговор, направленный против него лично. Даже капризы стихий странным образом слились в его сознании с интригами реальных и мнимых врагов.

Пользуясь тем, что океан впервые за четверо суток утих, Олег Петрович спустил аквалангиста. Словно разведчика заслал во вражеские тылы. Он ощутил истинное удовлетворение, когда матрос в гидрокостюме и ластах решительно бросился спиной вперед в удивительно спокойную воду. В глазах Олега Петровича это было равносильно ответному действию на враждебные происки. Борьба началась. Погода как нельзя более благоприятствовала осмотру. Невозмутимая поверхность, пронизанная косыми лучами, отсвечивала нежной зеленью. Казалось, «Оймякон» парит в невесомости, потому что дрейф был незаметен, а облака на горизонте неразличимо сливались с собственным отражением. Только по ним и можно было догадаться, что наступившая тишина не только обманчива, но и является верным предвестником бури.

Оставляя зенит чистым, эти неяркие, пыльно-розоватые облака сплошной цепью окаймляли горизонт, отдаленно напоминая руины сказочных замков. Олегу Петровичу, который откровенно презирал всяческую романтику, подобное сравнение едва ли пришло бы на ум. Но составители лоций, к счастью, не чурались образного языка, и поэтому поколения мореплавателей руководствовались безошибочным признаком: если во второй половине дня облака похожи на развалины замков, следует ждать сильного ветра. В эпохи, когда не было ни радио, ни синоптических оповещений, это служило серьезным указанием. Ныне ж только лишний раз подсказало капитану Богданову, что время на исходе, попусту царапнуло душу.

Когда у спущенного с борта лоцманского трапа всплыл черный с желтыми баллонами за спиной разведчик, Богданов непроизвольно зажмурился и по итальянскому обычаю изобразил пальцами рожки. Если бы кто знал, как чертовски хотелось ему немножко удачи! Должен же обозначиться хоть какой-нибудь поворот к лучшему! Обязательно должен, а уж потом пружина раскрутится и дело пойдет.