Ледовое побоище в зеркале эпохи. Сборник научных работ, посвященный 770-летию битвы на Чудском озере

На протяжении 1221–1222 годов Орден не вел военных действий с Новгородом и Псковом. Однако эта ситуация нейтралитета оказалась нарушена в начале 1223 года крупным восстанием эстов 1223–1224 годов, направленным на юге Эстонии против меченосцев, а на севере — против укрепившихся здесь с 1219 года датчан.

В январе — феврале 1223 года, судя по сообщению Генриха Латвийского, «эсты призвали себе на помощь русских из Новгорода и Пскова, закрепили мир с ними и разместили — кого в Дерпте, кого в Феллине, а кого в иных замках, дабы биться против тевтонов»[381]. В 1223 году по призыву сакаласких эстов в их земли вступило крупное — хотя сведения Генриха Латвийского тут явно преувеличены, — двадцатитысячное войско во главе с новгородским князем Ярославом Всеволодовичем и псковским Владимиром Мстиславичем, усиленное подкреплением, присланным братом первого из них, великим князем Владимирским Георгием (Юрием) Всеволодовичем. Поставив гарнизон в Дерпте, русские князья двинулись из Уганди в Сакалу. К этому моменту немцам удалось подавить здесь восстание, взять Феллин и еще некий «замок на Пале». Их русско-эстонские гарнизоны были перебиты, а все попавшие в плен повешены. По сообщению Генриха Латвийского, это сильно разгневало князя Ярослава, и он обрушился огнем и мечом на призвавших его сакаласких эстов. Думается однако, что русский князь сорвал свой гаев на местных эстах обдуманно, поскольку к тому моменту те из союзников русских превратились в подданных его врагов. Ярослав в изменившейся ситуации «решил истреблять всех, кто [еще — А.К.] уцелел от руки тевтонов», не предприняв, однако, попытки отбить потерянные крепости[382].

Очевидно, что совместные русско-эстонские действия были обусловлены, прежде всего, конкретной военно-политической ситуацией, а заинтересованность в союзе русской стороны определялась обычными для региона причинами, а именно, стремлением использовать силы местных племен при переделе сфер влияния в Ливонии[383]. Примерно те же причины побуждали крестоносцев к союзу с латгалами и ливами.

Однако вернемся к русскому походу 1223 года. Серьезных военных операций против немцев в Сакале предпринято не было, и русское войско, разорив, как указывалось выше, эту «союзную» эстонскую область, двинулось не вглубь немецких территорий, а в сторону от них, в Северную Эстонию, также восставшую, но только не против немцев, а против датчан. Дальнейшей целью похода стал главный датский опорный пункт, Ревель, однако его осада не была доведена до конца — князья сняли ее, «злата много взяша»[384], то есть получив от датчан откуп, и возвратились на Русь.

Таким образом, единственным важным для русской стороны результатом похода 1223 года стало укрепление ее гарнизонов в Уганди. Попыток выбить немцев из Сакалы предпринято не было. Вероятно, в ходе того же похода, в главный русский опорный пункт в Уганди, Юрьев (Дерпт), новгородцами и псковичами во главе отряда в двести воинов был направлен, в качестве воеводы бывший правитель подвинского княжества Кокнесе и заклятый враг крестоносцев князь Вячко[385].

Финальным актом эстонского восстания и русско-немецкого противостояния из-за Ливонии стала героическая и вместе с тем драматичная оборона Юрьева от крестоносцев немногочисленным русско-эстонским гарнизоном в августе 1224 года. Взятием Юрьева был нанесен окончательный удар власти русских в эстонских землях. По сообщению хрониста, после взятия Юрьева, «русские из Новгорода и Пскова <…> прислали в Ригу послов просить о мире». Переговоры завершились заключением мирного договора[386], который был подтвержден в августе следующего, 1225, года во время пребывания в Риге папского легата Вильгельма Моденского[387]. По предположению А.М. Аммана, главной причиной новых русско-ливонских переговоров в Риге, в которых участвовали послы Новгорода, Пскова, смоленского, полоцкого и других князей, являлось рассмотрение весьма вероятной на тот момент возможности совместных действий против литовцев[388], что подтверждается и одновременным изданием папской буллы, адресованной «всем христианам в Руссии» и содержащей призыв поддержать крестоносцев в защите ливонских неофитов «против гонений язычников, <…> разными способами нападающими на Израиль»[389].

Если посмотреть на дело сквозь призму взаимных претензий на эстонские земли Новгорода с Псковом, с одной стороны, и крестоносцев — с другой, то договор 1224 года и его последующее подтверждение означали не что иное, как фактический отказ Новгорода и Пскова продолжать борьбу с крестоносцами за распределение сфер влияния в Ливонии.