Ледовое побоище в зеркале эпохи. Сборник научных работ, посвященный 770-летию битвы на Чудском озере

Такая установка была дана и католическому духовенству в Ливонии. В 1225 году папский легат Вильгельм Моденский, которого папа уполномочил навести порядок в молодой ливонской церкви, лично встретился в Риге с русскими послами, которые произвели на него очень приятное впечатление[528]. Вернувшись в Рим, он, без сомнения, сообщил о том папе Гонорию III, а тот, в свою очередь, 17 января 1227 года опубликовал обращение ко «всем русским королям» с выражением радости по поводу их готовности «отказаться от всех заблуждений» (omnes errores penitus abnegare)[529]. Правда, в тот же день в своем послании к жителям города Висби на острове Готланд папа заявил, что русские наряду с язычниками представляют угрозу для новообращенных христиан[530]. Здесь он исходил из жалобы, изложенной в письме рижского епископа Альберта 1222 года, где говорилось о том, что русские, во множестве оседавшие в Ливонии, убеждают новообращенных переходить в их веру и тем самым наносят вред католической церкви[531]. Как следует из папских посланий 1229 года, такого же рода деятельность русские осуществляли в Швеции и Финляндии[532]. Скорее всего, это была реакция русских властей на успехи католической «миссии» в землях, представлявших для них самих определенный интерес.

Таким образом, к тому моменту, когда во главе римско-католической Церкви стал папа Григорий IX (1227–1241), ее отношении к православным русским определилось двумя ключевыми установками: 1) они попадали в сферу деятельности католической «миссии» как ее объекты, и в этом случае отношение к ним было исключительно мирным, поскольку русские проявляли способность идти на контакт; 2) они выступали одновременно в роли ее соперников в деле христианизации языческих народов, и эта их деятельность не предполагала никаких компромиссов. При этом стиль поведения католиков и тактика католической церкви в отношении русских в папских буллах и церковных декретах нигде четко не оговаривались, что давало простор многочисленным домыслам. Одна из неразрешенных проблем, порождающая жаркие научные споры, касается объявления папой Григорием IX в конце 1230-х годов крестового похода в Восточную Прибалтику, а также характера шведских и ливонских нападений на Русь в 1240–1242 годах[533]. Отсутствие прямых указаний на этот счет заставляет нас внимательнее отнестись к личности этого папы и его балтийской политике.

Уголино Конти, граф Сеньи, в будущем папа Григорий IX, приходился племянником своему предшественнику папе Иннокентию III, который очень рано приблизил его к себе и часто привлекал к выполнению ответственных поручений. В 1198 году Уголино стал кардиналом, а в 1207 году в звании легата отправился ко двору германского короля Филиппа Швабского. Столь же ответственные посты он занимал и при Гонории III, чьим преемником в конечном итоге и стал[534]. Как последовательный сторонник Иннокентия III Григорий IX последовательно придерживался политики, провозглашенной на IV Латеранском соборе 1215 года, о котором речь шла выше. Он был крайне нетерпим к еретикам[535], прилагал много усилий для организации крестового похода в Святую Землю, что, кстати, привело к обострению его отношений с императором Фридрихом II Штауфеном[536], и придавал большое значение распространению католичества. По его воле большое количество миссионеров было направлено в мусульманскую Испанию и Северную Африку, к язычникам-венграм, а также к православным грекам и русским[537]. Согласно решениям IV Латеранского собора всем, кто сражался против «неверных» за освобождение Святой земли, полагалась индульгенция с гарантией полного отпущения грехов (plenam remissionem peccatorum omnium). Григорий IX жаловал такую индульгенцию и миссионерам, распространявшим христианство среди язычников, поскольку считал, что их сугубо мирная деятельность не менее приятна для Христа, чем вооруженная борьба с Его противниками[538].

Существует мнение, что исключительное внимание Григория IX к распространению католицизма за пределами католического мира в немалой степени предопределялось его симпатиями к нищенствующим монашеским орденам доминиканцев и францисканцев, в которых он, как и его предшественник Гонорий III, видел соратников в деле реформы Церкви, борьбе против ересей и конфликтах с германским императором. Кроме того именно они выступали в качестве миссионеров в языческих землях[539].