Наша собака Майна, привезенная на льдину еще осенью, оказалась героиней дня. Она ухитрилась при пятидесятиградусном морозе произвести на свет пятерых щенят прямо на улице, где-то между ящиками с грузом. Когда Волович вдруг наткнулся на новое семейство, щенки уже обмерзли, а Майна делала отчаянные попытки их обогреть. Сразу же все семейство перетащили в палатку. Саша Дмитриев принес оленью шкуру и постелил ее на поля Там Майна немедленно и улеглась, собрав вокруг себя своих голодных и полузамерзших слепых малышей, которые в поисках молока неумело тыкались своими черными влажными носиками во все мягкое. Несмотря на подстеленную шкуру, на полу было все-таки очень холодно. Пришлось зажечь обе газовые горелки.
Появившаяся недавно на горизонте полоска зари с каждым днем разгорается все сильнее. Полярная ночь скоро кончится.
Саша Дмитриев с трогательной заботливостью ухаживает за щенками. Малыши подросли, растолстели и уже неуклюже бегают по палатке. Они всегда голодны, и поэтому на Майну страшно смотреть: от нее остались кожа да кости. Сколько Саша ни кормит малышей разведенным в теплой воде сгущенным молоком, им все мало. Мерзнут они теперь меньше: на них заметно отросла короткая, но пушистая и густая шерсть.
29 января. Всю ночь ломает лед на южной окраине нашей льдины. Молодой лед наползает на наше поле, образуя свежие гряды торосов. Под их тяжестью по краям льдины обламываются глыбы шириной 5-10 метров.
Кромка льдины неумолимо приближается к лагерю: за 15-20 минут она продвигается на 3-5 метров. Все время слышится грохот, напоминающий шум яростного прибоя у скалистого берега, ощущаются сильные толчки. Кажется, что лед ломается рядом с палатками.
Ночью возобновилось прекратившееся было сжатие льдов и торошение на южной окраине нашего поля. От ударов льдин друг о друга пол в палатке заметно сотрясается. Кажется, что раскачивается даже висящая на шнуре лампочка.
Февральская катастрофа
4 февраля. Наконец доктор разрешил мне выходить на улицу, и сегодня я должен приступить к выполнению наблюдений. Ваня устал и заметно похудел за время моей болезни. Надо вставать, но как не хочется, едва оправившись после болезни, вылезать из спального мешка, когда в палатке —20°! Чтобы на несколько минут оттянуть неизбежное, я закурил и задумался. Неужели прошло всего десять месяцев с тех пор, как нас высадили на дрейфующее ледяное поле? Сколько испытаний уже выпало на нашу долю! Промелькнула солнечная холодная весна, прошло относительно теплое и туманное лето, подходит к концу беспросветная, морозная и вьюжная полярная ночь! Какие трудности нам предстоит еще вынести в последние месяцы дрейфа?
Вдруг около палатки под чьими-то унтами заскрипел снег, и в дверь палатки протиснулась закутанная фигура. Это был дежурный по лагерю Коля Миляев.
— Коля, зажги, пожалуйста, газ, — попросил я, заранее радуясь, что мне не придется в одном белье вылезать из мехового мешка на двадцатиградусный мороз. Коля и сам не прочь был погреться, поэтому с удовольствием стянул длинные меховые рукавицы, энергично потер руки и склонился над газовой плитой. Вспыхнул газ, голубое пламя осветило палатку, и вскоре начало разливаться по воздуху блаженное тепло.
Десять минут горит газ, в палатке уже настолько тепло, что можно спокойно одеваться. Надев теплые, на гагачьем пуху, штаны и накинув на плечи меховой полушубок, я стал натягивать противные мерзлые унты. Нахлобучив меховую шапку, взял полевую сумку, маленькую лампочку с аккумулятором, электромостик для измерения температуры льда и, засунув за пазуху револьвер, натянул рукавицы. Вылезаю из палатки. Кругом непроглядный мрак, но сравнительно тепло: сегодня температура поднялась до —18°. При такой погоде проводить наблюдения даже приятно.
К полудню полярная ночь мало-помалу уступила место сумеркам, и можно уже кое-как передвигаться без фонарика. Освещать приходится только циферблаты приборов.