Вскоре мне пришлось все же заканчивать наблюдения. Но для этого нужно было забраться в снежный домик, лаз в который после образования трещины оказался у самой кромки. А это крайне неприятно: лезешь и слышишь, как совсем рядом плещется вода. Находиться в домике оказалось еще хуже. Толчки здесь ощущались гораздо сильнее, стрелка прибора беспрестанно рыскала по шкале, а в голове только одна мысль: только бы успеть кончить, пока лед не проломился.
В лагере тем временем кипела работа. От трещин оттащили все оборудование и снаряжение, затем начали установку радиомачт. Мы с Петровым и Гудковичем отправились на разведку окружающего района и в нескольких шагах от лагеря наткнулись еще на одну трещину. Центр лагеря оказался в вершине узкого клина, образованного двумя трещинами и зажатого между двумя массивами льда. Совершенно ясно, что если эти громады придут в движение, то нашему обломку конец.
Срочно проверили все аварийное снаряжение, сложили в чемоданы научные материалы и вынесли их на лед. Наступил вечер, затем ночь. Никто не раздевался.
Я снова отправился на разведку. Вся льдина раздроблена на части. Трещины образовались не только в районе лагеря — они шли по всему полю в различных направлениях. От посадочной площадки осталась только короткая полоска. Широкая трещина в лагере по-прежнему «дышит», через нее можно перейти по длинной доске. В лагере все время горит электрическая лампочка, позволяющая ориентироваться. С запада доносится непрерывный гул.
Спали неспокойно, многие не раздевались. Когда усиливался грохот и ощущались особенно сильные толчки, из палаток выскакивали полуодетые встревоженные люди и напряженно всматривались в непроглядный мрак.
Утром, как дежурный, я должен был приготовить завтрак. Будить, правда, сегодня никого не пришлось: почти никто не спал. Чрезвычайное положение заставляло меня то и дело выбегать из камбуза. Только успеешь подбросить в котел снега или подкачать большой примус, как усилившийся грохот торошения гонит тебя на улицу. Не успеешь оглядеться, как вспомнишь, что, должно быть, уже убегает кофе или подгорает каша, и мчишься обратно в камбуз.
Около 8 часов утра произошел очень сильный толчок. От такого «будильника» забеспокоились даже самые «толстокожие». За толчком последовал сильный грохот. Петров и Курко решили попытаться осмотреть наше поле в том направлении, откуда доносился грохот. Но не успели они пройти и 200 метров, как позади них раздался страшный грохот. Обернувшись, они увидели, что на месте трещины, через которую они только что перебрались, ломает лед и появляется гряда свежих торосов.
Не раздумывая, они бросились назад и по наползающим друг на друга льдинам, ежеминутно рискуя быть раздавленными, перебрались обратно в лагерь.
Между тем гряда торосов, так внезапно возникшая на трещине, неумолимо росла. Громадные, многотонные глыбы льда с грохотом, как при артиллерийской канонаде, наползали одна на другую, образуя ледяной вал. Он двигался к лагерю и перемалывал, как в гигантской мясорубке, толстый, четырехметровый лед. Впереди вала по льду бежала сетка трещин, по которым лед затем обламывался. Глыбы льда, обрушиваясь с большой высоты на льдину, ломали ее. Один край отломанного куска под тяжестью падающих на него обломков погружался в воду, а другой вздымался над водой, обнажая рваные края. Под страшной тяжестью падающих сверху ледяных глыб обломки льдины исчезали под водой, потом всплывали вверх. Теперь уже они громоздились на вершине вала, а тонули другие. Вскоре движущаяся ледяная гряда достигла высоты 7-8 метров.
Внезапно впереди вала, ближе к лагерю, льдина снова лопнула. На образовавшейся трещине стал расти второй ледяной вал. Он еще быстрее двинулся к станции. Когда он достиг такой же высоты, как первый, впереди него, уже всего в 40 метрах от палаток, появился третий вал, который вскоре был уже всего в 10 метрах от камбуза и закрыл половину горизонта.