Легат

- Вряд ли… Уж больно сильно Невда Витеня своего любила. Молвила - брошусь с обрыва в реку.

Старейшина покряхтел и, с шумом вздохнув, махнул рукою:

- Ладно. Как ты сказал - сладим.

- Вот и славно! - просиял жрец. - Так я пойду, обрадую Невду… Пусть уж не грустит, не печалится.

Поднявшись, он поклонился и вышел - лишь длинный, накинутый ради пущей важности, плащ взметнул на дворе пыль.

- Ну, - Тарх вздохнул. - Пойдем и мы. Поглядим, как готовят краду.

- Поглядим, - вставая из-за стола, согласно кивнул Рысь.

- Эх, - накидывая на левое плечо плащ - старый, но явно покупной, римский, или, скорее, из греческих эвксинских городов, - старейшина с укоризной покачал головой. - Хороший человек Брячислав, умеет говорить с богами… Но вот больно уж жалостливый, добрый. Всех-то ему жалко, о каждом душа болит. Так ведь и у меня болит, что я, от дурости, что ли, хотел деву небесного счастья лишить? Нет… Как бы и другие за ней не захотели, вот что! - Прищурив глаза, Тарх посмотрел в небо, словно хотел узреть там что-то такое, вообще недоступное обозрению.

- Там, с богами-то, хорошо, - вполголоса посетовал он. - А кто здесь пахать будет?

Маленькие домики, очень похожие на настоящие, - вместилище праха - занимали целую поляну в священной роще. Туда Юний с Тархом не пошли - старейшина не собирался показывать чужаку святые места. Встали рядом, на крутом обрывистом берегу. Смотрели, как люди - мужики и бабы, молодые парни и девушки - с песнями тащат из лесу валежник и увесистые коряволапые сушины. Крада - погребальный костер - должна была гореть ярко, бурно, ведь погибших было много. Всех их аккуратно, на челнах, перевезли с луга, вымыли, обрядили в лучшие одежды (у кого были), рядом с каждым покойником положили оружие, украшения, узелок с едою - до того света, говорят, путь неблизкий, так чтоб не голодали. Ждали ночи, вернее, не ждали, а деятельно к ней готовились. Вокруг звучали протяжные песни, ничуть не грустные, а среди невеликой группки молодежи Юний, к удивлению своему, вдруг услыхал смех. Впрочем, чему было удивляться? Ведь все знали, расставание с погибшим сыном, мужем, братом, дочерью всего лишь временное. Наступит день, и они все встретятся в другом мире, чтобы потом возродиться в своих внуках и правнуках. Все всегда было и всегда будет. За осенью и зимой всегда следует весна и лето, все, что когда-то было, явится снова. Так чего же грустить? Все павшие - погибли достойно и с радостью предстанут перед богами - Белесом, Мокошью, Родом…

Войдешь в Моренины ворота - не воротишься,

Уйдешь по Велесову пути - не оглянешься;

Мать сыра земля по тебе восплачется,

Буйны ветрушки разрыдаются… [1]

- протяжно пели девушки.

Радостно было кругом, а если кто и грустил, то того не показывал. Что грустить? Ведь все опять вернется.

Вдруг песни затихли. Все остановили работу и вдруг принялись низко кланяться. Рысь с любопытством всмотрелся и увидел в отдалении, у леса, шедшую по тропе высокую девушку в длинном белом одеянии. Светлые волосы ее, распущенные, шевелил ветер, в руках виднелся венок из ромашек, на губах застыла улыбка - светлая и какая-то благостная.

- Невда, - шепотом пояснил Тарх. - Та самая, о которой говорил Брячислав.

Ах вот оно что. Рысь покачал головой. Однако девчонка не выглядит грустной. Да, похоже, она просто счастлива! Ну, еще бы… Быть принесенной в жертву. Не каждый достоин! А ей вот повезло. И с любимым скоро встретится - считай, и расставания-то никакого не было - и за род-племя замолвит словечко. Заступница, берегиня…

- Ты уж не забудь нас, Невдушка.

- Ну, что вы, люди добрые. Как можно? За-ра-ди того и иду…

- Счастья вам там, с Витеньком.

- Спаси вас боги.

Юний вдруг почувствовал, как нехорошо засосало под ложечкой. Сжалось сердце - вот еще чуть-чуть, еще немного, и эту юную красавицу сожгут вот на этой самой краде! И она тому очень даже рада. Счастлива! А ведь могла бы… Выйти замуж, осчастливив какого-нибудь хорошего парня, нарожать детей, да мало ли… И вот, такая судьба. Страшная… Хотя, нет. Для нее - никакая не страшная. Особенная. Счастливая. И очень, очень ответственная.

Незаметно пришел вечер, светлый и тихий, в белесом небе повисла серебряная луна, высветились серебристо-белые звезды. На устроенную на вершине холма краду положили погибших: мужчин, женщин, детей. Их было много, особенно мужчин, но если б не своевременное вмешательство римлян, могло бы оказаться и больше. Застывшие лица мертвых казались торжественно-радостными, такими же, как и у их живых соплеменников, собравшихся у подножия холма и постепенно, по одному, поднимавшихся на его вершину.

Юния и сопровождавших его воинов к самой краде не допустили, отвели место в стороне, у рощицы, но и оттуда все было хорошо видно - ночи стояли светлые.

- Господин легат, почему все кланялись той девчонке в белом? - нарушая субординацию, спросил один из охранников, высокий светловолосый парень. Кажется, его звали Марий, как и знаменитого в давние времена реформатора. Остальные стражи тоже навострили уши, видно, и их заинтересовал этот вопрос.