Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки

В те времена в Торосских горах водилось видимо-невидимо оленей. Люди предпочитали их мясо баранине и козлятине. И хотя охота на оленя почиталась за великий грех, от оленины никто не отказывался. Старики, дети, муллы, ходжи — все ее ели. И если уж парень выходил на охоту, то без добычи и не смей возвращаться. За плохого охотника никто не выдаст свою дочь.

Многие увлекались охотой, но пуще всех — Халиль. Ничем больше заниматься не мог. Другие в свободное время ходили на гулянки и свадьбы, а он — только на охоту. Случалось даже, забывал навестить свою нареченную. Мать, невеста, односельчане — все боялись за него. И прежде в Торосских горах бывали такие страстные любители оленьей охоты, но никто из них добром не кончил.

И вот однажды прискакал к Карадже Али верховой.

— Халиль сегодня один отправился в скалы Каракуша. Его переметная сума до отказа забита припасами, а это значит, что охотиться он будет долго. Бывает, по три-четыре недели домой не возвращается. Надо устроить засаду в скалах Каракуша, там его и прикончим.

— Наконец-то! — обрадовался Караджа Али.

Они оседлали коней и двинулись в путь. Два дня спустя добрались до Каракуша. Скалы здесь крутые, высокие, как минареты. Понизу расстилаются густые леса, где бродят стада оленей. Среди красных скал зеленеют лужайки. В небе плавают белопенные облака, над вершинами парят орлы. На самых неприступных вершинах вьют они гнезда.

— Омер, — спросил Караджа Али одного из своих сподручников, — а не изберет ли Халиль другой путь?

— Кроме как здесь ему негде пройти.

— А ты что скажешь, Дурмуш-ага?

— Другого пути нет. Я тут каждую скалу знаю, каждый камень. Тридцать лет охотился в этих местах. Он пройдет здесь.

Прождали день и ночь. Халиль не появился.

— Где же он? — спрашивал Караджа. — Неужто зря время теряем?

— Не тревожься, — урезонивал его Дурмуш-ага. — Охотникам случается подолгу выслеживать добычу. Наверняка Халиль где-то поблизости.

Халиль и ведом не ведал о грозившей ему беде. Он шлепнул рукой по крупу коня, и тот умчался домой. Свое ружье и суму Халиль повесил на кедровый сук. Он полной грудью вдыхал аромат сосновой и кедровой хвои, мяты. Запахи кружили голову, одурманивали, как хмель.

Халиль улегся на землю под деревом, укрылся оленьей шкурой. Он никогда не приступал к охоте, не отоспавшись как следует.

До сих пор он еще ни разу не нарушил данного матери слова — не бил олених с детенышами. Если доводилось повстречать брюхатую олениху или с олененком, даже не скидывал ружья с плеч.

Проснулся Халиль на заре, проверил ружье, пистолет. Ни у кого в округе не было такого прекрасного ружья, как его кремневка.

Он направился в сторону Каракуша. И не подозревал даже, что там его поджидает снедаемый нетерпением враг. Думал об оленях и о своей желанной Зейнаб. Шел и пел тюркю[48].

Ты, словно белая роза, светла.
Золото в черные кудри вплела.
Видел я сон: ты со мною была,
Но не невестой — любимой женой.
Только тобой и дышу я одной.

Услышав эту песню, Караджа Али шепнул своим сподручникам:

— Тише! Сейчас он появится.

Его люди затаились, сам Караджа Али распластался на земле.

— Что-то его нет, — сказал он чуть погодя.

— А он еще далеко. Это только кажется, что он близко. Голос у него сильный. К тому же идет он обходной тропой.

Они лежали плечом к плечу, пальцы — на спусковых крючках. Никто из этих людей не держал зла на Халиля, и вот сейчас, в угоду своему ага, они должны были его убить. Кое-кто из них с болью в сердце сознавал, на какое подлое дело их толкнули.

А песня раздается все ближе и ближе, мечется по уступам скал, стелется над самой землей. И звучит в этой песне радость. Радость слияния с горами, солнцем и землей, с водой, цветами и травами. Нет в ней, в этой песне, никакого страха. Льется она свободно и смело, словно горная речка.

Даже жестокое сердце Али-бея смягчилось. Долгим пытливым взглядом впился он в лица своих людей, словно впервые их увидел. Пальцы застыли на спусковых крючках, а на лицах боль неодолимая.

Али-бей не спеша вытащил из кармана табакерку, скрутил цигарку, потом, все так же неторопливо, извлек из-за кушака кремень и огниво, высек огонь. Он глубоко затянулся и вдруг поднялся во весь рост. Песня уже затихала, вот-вот оборвется. Караджа Али опустился на камень.

— Нет, вы только послушайте этого паршивца! Поет! Соловьем заливается. Ну и пусть. Недолго ему осталось распевать! Рано или поздно мы до него доберемся. Если оставить его в живых, он хуже своего отца будет.

— Это точно, хуже своего отца будет, — подхватил один из сподручников Караджи, немолодой уже человек с длинной острой бородой. — Нельзя его упускать!

Остальные промолчали.

А песня вдруг опять набрала силу.

— Тихо! Он уже рядом. — Караджа опять опустился на землю, положил ружье в выемку в скале. — Все готовы?

— Готовы, готовы.

Загрохотали падающие с обрыва камни.

— Цельтесь в самое сердце! — приказал Али-бей. Он выглянул из укрытия. — Все еще не видать. Чьи же это шаги слышны?