– Ей-богу, не знаю. – Ответ опера подкупал искренностью. – У нас тут за неделю двоим головы отрубили. Кто-то собирает коллекцию. Музей, блин, собирается открыть. И я не знаю, о чем сейчас с вами говорить. И будет ли от этого разговора реальная польза. – Он пристукнул кулаком по краю стола и поднялся. – Опознать его сможете в случае чего?
– Если вы собираетесь предъявить мне в морге безголовое тело для опознания, то я категорически против. Мало того, что меня вывернет, так еще и толку от этого не будет, – честно ответил Бондарь.
– Посмотрим. – Стас сделал шаг к двери, кивнув мне: – Идем?
– Момент, – вклинился Бондарь. – Вы, прошу прощения, не представили даму…
– Лариса.
– Очень приятно. Так вы, Лариса, не местная?
– Приехала из Киева, – напомнила я.
– Здесь у нас, – он очертил в воздухе окружность, – никогда раньше не бывали?
– Сожалею.
На самом деле я ничуть не сожалела, я не любительница разглядывать трухлявые бивни и ржавые зубья древнерусской бороны.
– Тогда, может, вы немного задержитесь? Если у вас, конечно, нет неотложных дел…
А у меня и не было неотложных дел. Таскаться весь день хвостом за Жихарем незачем, возвращаться домой, к телевизору, когда вокруг такое творится, тоже не хочется. К тому же мне неожиданно показалось…
– С удовольствием! – поспешно ответила я, и Жихарь, изобразив на физиономии недоумение, оставил нас с Бондарем наедине.
Едва дверь за ним закрылась, выражение лица директора музея резко изменилось. Из вежливого интеллигента, чье комфортное существование внезапно нарушил брутальный бритоголовый милицейский мужлан, он вдруг превратился в азартного футбольного болельщика. Его глаза за стеклами очков вспыхнули странными огоньками.
– Очень хорошо, что вы, Лариса, человек посторонний и вообще не из здешних мест.
– Я поняла: вы хотите сказать мне что-то такое, чего не должен слышать мой спутник.
– Совершенно точно. Это не тайна, но мне бы не хотелось, чтобы некоторые факты были истолкованы ложно. Тем более что с точки зрения современности выглядят они весьма сомнительно…
– Пока ничего не понимаю.
– Я тоже. Лучше давайте по порядку. С полковником Яровым я знаком настолько, насколько директор музея обязан поддерживать отношения с правоохранительными органами. Поэтому я не уверен, что некоторые вещи именно сейчас, в свете последних событий, следует сообщать милиции, мэру и вообще каким-либо официальным лицам. Вам можно, поскольку вы – человек посторонний и нормально все это воспримете. Вы не варитесь в нашем окружении и, простите за неаккуратное сравнение, не станете квакать в нашем болотце.
– А более конкретно вы не могли бы выразиться?
– Несомненно. Идите-ка за мной!
Небольшое помещение, куда меня привел Бондарь, называлось «Залом Ржеутских». Это он сообщил мне, пока мы шли через весь музей. Учитывая то, что я уже знала о подвигах директора, мне было любопытно хотя бы бегло взглянуть на результаты его трудов. Но, кроме бросающегося в глаза и в самом деле качественного и дорогого ремонта, так ничего и не удалось разглядеть. У меня было единственное оправдание – посетители иной раз проносятся галопом не только по экспозициям краеведческого музея Подольска, а даже по выставочным залам Лувра и Прадо.
Зато я получила возможность обстоятельно осмотреть зал Ржеутских. Здесь усилиями Бондаря и его сотрудников было собрано все, что касалось этих польских магнатов, чья резиденция располагалась неподалеку в течение полутора столетий. Стены украшали портреты мужчин в парадной военной форме различных эпох и женщин в бальных платьях. Я не большой знаток изобразительного искусства, но тем не менее обратила внимание на то, что лишь один портрет, на котором был изображен чванливого вида усатый господин в гусарском мундире, был оригинальной работой. Остальное – плод усилий и, я так полагаю, фантазии и творческого воображения современных художников.
Отдельно висели картины, изображавшие имение Ржеутских во времена его расцвета. Кем бы они ни были написаны, все до единого живописцы пытались изобразить некое подобие готического замка. В углу под стеклом висела старинная сабля. Особняком, также под стеклом, располагался объемный макет того же имения. В витрине лежали какие-то пожелтевшие бумаги, которые, очевидно, тоже имели отношение к Ржеутским.
– Это – Витольд Ржеутский, – директор остановился под портретом гусара. – Тот самый полковник, благодаря которому имение сначала достигло выдающегося расцвета, а потом так же стремительно пришло в упадок. И все из-за проклятия, которое он навлек на свой прославленный род. Собственно, по той же причине имение до сих пор пребывает в столь жалком состоянии. Я, конечно, делаю все возможное, чтобы его возродить, однако одной инициативы для этого маловато. Знаете, сколько это стоит? И сумма, которая необходима, в ходе работ по реставрации вполне может удвоиться. К тому же дурная слава…
– Анатолий… простите, как ваше отчество?
– Просто Анатолий, прошу вас!