Легенда о черном алмазе

Сначала он думал о Старшом и Кудряшке, представлял, как они, миновав овражек, приближались к опушке леса, отыскивали в синеватой тьме копну, разворачивали ее, мастерили две больших охапки сена. Он словно бы находился вместе с ними, и поэтому ему не было скучно. Потом стал прислушиваться к дыханию дяди Михея.

Сначала оно было ровным и глубоким. В зыбкой ночной синеве Костику чудилось: Степаныч сдержанно улыбался. Но - странное дело - дыхание неожиданно сорвалось и затаилось, и паренек отчетливо расслышал частые перестуки своего сердца. Приступ острой тревоги был таким внезапным и сильным, что Костик ощутил, как по его виску пробежала холодноватая капелька пота. «А что, если случится самое плохое,- подумал он оторопело,- что, если Степаныч… умрет?..»

И Костик шагнул к раненому, осторожно прикоснулся к его лбу ладонью. Лоб дяди Михея был холодный и влажный, и он поспешно отдернул руку. Первой его мыслью было сообщить Старшому и Анке, что случилась страшная беда. Он глубоко вдохнул воздух и каркнул испуганной вороной. В первый раз получилось не особенно громко и с хрипотцой, но вторично каркнуть Костик не успел: дядя Михей повел руками и сложил их на груди.

Костя отложил на откос ружье и бережно взял Степаны-ча за плечи:

- Вы так напугали меня, дядя Мнхей! Почему вы не дышали? Ну, дышите же, дышите! Вот скоро вернутся наши, принесут сена, и мы устроим вам хорошую, мягкую постель.

Раненый расслышал и прошептал с усилием:

- Не нужно много, мальчик, говорить. Я припоминаю, как это случилось… Если бы я чуточку раньше оглянулся! Обидно… Ведь слышал чьи-то шаги, чувствовал, что кто-то подкрадывается сзади, но подумал: экие пустяки, просто ветер шелестит сухой травой. А потом будто земля подо мной встряхнулась, и я стал падать куда-то вниз… Падал долго, очень долго. Теперь понимаю: это мне чудилось, оглушенному…

Говорил он медленно, сбивчиво и очень тихо, и Костик жадно ловил слова, одновременно прислушиваясь к шорохам вокруг: то ему чудился топот, то позвякивание металла, то неясные возгласы, то какие-то хрустящие звуки…

Нельзя сказать, чтобы Костнк трусил. Если бы он был один, пожалуй, совсем не испытывал бы страха: забрался бы в дальний угол землянки и попытался уснуть. Но ему надлежало охранять раненого и, значит, отвечать за жизнь этого человека…

И тут Костя хлопнул себя ладошкой по лбу: как же мог он, часовой, выпустить из рук ружье хотя бы на минуту? Л что, если где-то близко все еще бродит разбойник, который пытался убить Степаныча? Что, если тому громиле вздумается вернуться к землянке, взглянуть на жертву? Нет, он не дрогнет, прикажет- «руки вверх!» -и пусть только бандит не послушается: Костик уже стрелял из винтовки и теперь, не колеблясь, нажмет на спусковой крючок.

Тут же он рассудительно подумал, что одно дело - встретиться с разбойником в открытую,один на один,и совсем другое, если тот прячется поблизости и терпеливо рассчитывает минуту для нападения…

Но что за дивная ночь выдалась в начале августа над этим раздольным донецким краем, синяя-пресиняя и яркая от звезд! Костик смотрел на звезды, отчетливо различая широкую белесую полосу Чумацкого Шляха: словно бы клубы тумана от горизонта до горизонта. Помнится, учительница в Голубовке рассказывала притихшей ребятне, что и этот высокий туман - тоже звезды, только очень далекие, и такое их множество, что даже в большие подзорные трубы почти невозможно сосчитать. Странные чувства испытывал Костя Котиков на своем ночном посту, вглядываясь в красные, зеленоватые, синие, желтые мерцания неведомых таинственных миров. И один вопрос уже не впервые беспокойно возникал в его сознании: что там, ну хотя бы на той большой и переливчатой, добела раскаленной звезде ?

Из-под купола неба, где звезды мерцали густой многоцветной россыпью, сорвался и поплыл к земле огненный шар. Костик чуть было не вскрикнул, но лишь затаил дыхание: часовому не положено чему-либо удивляться. Впрочем, такому нельзя было не удивляться: большой огненный шар разгребал и вспенивал синеву ночи, оставляя за собой раскаленную борозду, и был он значительно ближе звезд, и все падал… падал… Костику даже показалось, словно бы та груда жара рухнула наземь, очень близко, за верхней кромкой овражка. И как же ему захотелось взбежать по откосу вверх, посмотреть… Но он только крепче стиснул ствол берданки. Такая уж судьба у часового: стой - и ни с места!

А там, на кромке овражка, метрах в пятидесяти от землянки, в бурьяне и действительно что-то вспыхивало, скользило пучком света по кустику шиповника, и уже вполне отчетливо послышался топот копыт.

Костик вскинул ружье наизготовку. Над овражком, на синем бархате ночи обрисовалась высоченная фигура: голова, плечи, приподнятая рука… Из той приподнятой руки прямо в лицо Костику плеснула струйка пронзительного света, и, отшатнувшись, он прокричал во весь голос:

- Стой!.. Кто идет?!.. Кар-р-р… кар-р-р… кар-р-р!..