Легенда о черном алмазе

Веснушчатый мальчонка плотнее запахнул полы несуразного полушубка, приставил руку к уху старой мерлушковой шапки:

- Извиняйте, товарищ начальник, мы бежали к вам!..

- Зачем бежали?

Ребята заговорили наперебой - каждый из них держал руку у виска.

- Кто-то упал в шурф!..

- А крику сколько, оттуда, из шурфа!

- Там народу собралось - туча!

- Спокойно,- остановил их лейтенант.- Пусть рассказывает один.- И кивнул пареньку в мерлушковой шапке: - Давай ты, бедовый.

Мальчуган потупился:

- А что я знаю?.. Ничего не знаю… Кто-то упал… А когда упал? Только из шурфа слышен крик, да такой хриплый, страшный, а слов не разберешь.

- Ясно,- сказал Бочка, надевая фуражку.- Вернее, почти ясно.

Он вышел из кабинета, подождал, пока выйдут его шумные посетители и, оглядывая рыночную площадь, заметил в дальнем углу лошадку, впряженную в бричку.

- Вот что, орлята,- обратился он к мальчишкам,- видите конягу за площадью? Это, наверное, ездовой Гордей из «Рассвета» по каким-то делам приехал. Бегите к нему и передайте, чтобы подкатил к новому хозяйственному магазину. Скажите, что я его жду.

Василий Иванович кивнул Емельке, но не стал объяснять, зачем они шли в хозмаг, недавно открытый на рыночной площади в одном из уцелевших домов. Чего только не было в том магазине! Гвозди, гайки, шайбы, оконное стекло и замазка, краска, кисти и кисточки, топоры, молотки, мастерки, рубанки… Не случайно все помещение заполнили деловитые мужики, парни и хозяюшки: им не терпелось поскорее взять в руки строительный инструмент - вон сколько домов ожидали восстановления и ремонта!

Емелька отчетливо ощутил в этой толпе уверенную, тихую радость. Не винтовки, не автоматы и не гранаты брали в руки люди, а пилы и рубанки, степенно взвешивали на ладонях гвоздики, словно бы испытывая наслаждение от их вида и тяжести, увлеченно наблюдали, как сквозь пальцы струился шелковистый цемент. В хозяйственном магазине воцарился устойчивый запах мира, основательный и необычный после гари сражений и пожаров.

Емелька заметил, что и Василий Иванович настроился торжественно. Он сделал знак молодому расторопному продавцу, и тот, узнав начальника, приблизился к нему, шепнул будто по секрету:

- Есть хорошие садовые грабли. Сделаны в Харькове. Люкс!..

- Вот что, парень,- сказал ему начальник,- мне нужна длинная и прочная веревка, такая, чтобы меня удержала. А вешу я сто двадцать килограммов.

Продавец взглянул испытующе:

- Простите, а зачем эго вам понадобилось… висеть?

Бочка вздохнул:

- Такая работа. Сплошное беспокойство. И висишь, и ползаешь, и прыгаешь - и все надо. Веревка нужна мне лишь на один день. Верну целенькую и чистенькую.

Продавец вынес из подсобки огромный моток веревки, взглянул на матерчатую наклейку и объявил:

- Шестьдесят метров… Достаточно?

- В самый раз,- одобрил Василий Иванович.- Оставить расписку?

- Обойдемся,- отмахнулся заинтригованный продавец.

Едва продавец опустил на прилавок внушительную веревку. как за окном загремели о булыжник колеса брички, в двери появился смуглый веселый дядька, объявил торжественно:

- Карета подана!

Он легко подхватил тяжелый моток веревки, а Емелька придержал дверь.

Мальчишки с окраины, исполнив просьбу начальника, стояли у магазина притихшей тесной группкой. Василий Иванович пригласил их широким жестом:

- Садитесь, братишки, в бричку, прокатим! - И тронул возницу за плечо: -Давай, наездник, к шурфу!..

Саврасый копь давно разучился бегать и на посвист кнута ответил недовольным выбрыком, но все же ему пришлось поразмяться, и он принялся мотать бричку из стороны в сторону, будто пытался окончательно расшатать ее.

На отлогом склоне взгорка, у старого шурфа, собралась огромная толпа. Люди стояли вокруг колючего ограждения - мужчины, женщины, дети, все в лохмотьях, в обносках, в опорках. Они почтительно расступились перед Василием Иванычем, пропуская его к ограждению. Емелька тотчас же скользнул за ним.

- Что, братцы, стряслось? Почему притихли? Вам ли, земляки, теряться, коль скоро пережили фашистскую чуму? - бодро и громко спрашивал Бочка, шагая к шурфу.

Он словно и не заметил, как из-под его ноги вниз, в немую, черную глубину, сорвался ком сухой глины. И хотя лейтенант не терялся в любых обстоятельствах и, наверное, заранее продумал свое поведение перед этой подавленной толпой, картавый крик, донесшийся из глубины, заставил его вздрогнуть. Да, из сухого колодца-шурфа, давно покинутого людьми, донесся отчаянный вопль, усиленный пустотами проходки.

Худенькая старушка, с лицом, иссеченным глубокими морщинами, выдвинулась из толпы и, дрожа, будто в ознобе, указала трясущейся рукой в темень глубины:

- Там… человек!

- Терпение, земляки, разберемся,- все так же говорил Василий Иванович, отводя руку, чтобы кто-либо подстраховал его над шурфом.