Легенда о черном алмазе

Как же было не узнать голос Василия Ивановича! Да пусть он вознесся бы за тучи и подал оттуда лишь возглас, Костик сказал бы тотчас: «Бочка!» Случалось, иногда он размышлял о странной фамилии Василия Ивановича: такой богатырь, а фамилия вроде бы насмешливая. Мысль об этом мелькнула в сознании Костика, чтобы тотчас же смениться другой: почему из шурфа были слышны два голоса - резкий, надсадный, без слов, и добродушный, с улыбчивым оттенком, голос Василия Ивановича?

На этот раз Костику и Анке повезло: они прибыли к шурфу в решающую минуту, когда бравый лейтенант уже почти возвратился из своей опасной экспедиции.

Почти возвратился… До поверхности оставалось еще три-четыре метра. Еще одно дружное усилие тех четырех парней, которые, обливаясь потом, мягко и равномерно выбирали веревку из глубины, и Василий Иванович осветился солнцем. Он уже успел что-то сообщить людям наверху, и Костя ощущал в этой напряженной толпе как бы проблески радости. Значит, дела у лейтенанта шли неплохо, и веселая нотка в его ровном голосе это подтверждала.

А что за подросток выскользнул из толпы, упал, спружинил на сильных руках и заглянул в обрыв, за кромку шурфа?

Раздался пронзительный женский крик:

- Остановите мальчишку!..

Другие обозвали подростка «дьяволенком», «сумасшедшим», «шальным», а коренастый бородач ловко и крепко схватил его за ноги и оттащил от шурфа. Костик узнал Старшого и стал протискиваться к нему. Задача оказалась нелегкой: видимо, решив, что у мальчишки какая-то нервная причуда, трое ладных дядек негрубо, но надежно обнимали Емельку.

- Да пустите же меня к моему братику! - завопил Костя так пронзительно, что люди перед ним расступились.- Пустите, я отведу его домой…

Дисканту Костика отозвался другой заливистый голосок:

- Кто там обижает моего братика?.. Не смейте его трогать… Я за него отвечаю… Я!..

Это кричала Анка, тоже пробиваясь к Емельке. Перед ней отступали охотнее, нежели перед Костей.

Пожилая женщина сказала:

- Зря иные судачат, будто у нашей детворы свары да несогласия. Вон как те двое любят своего братика!..

Анка тихо спросила:

- Что ж это ты, Старшой, так сумасбродно к пропасти кинулся? Один неловкий шаг и…

Емелька взъерошил ее кудряшки, похожие на тонкую березовую стружку.

- Мне показалось… Ты знаешь, сколько в нашем Иваныче весу? Он сам говорил - сто двадцать килограммов!..

Вот мне и послышалось, будто бревно это треснуло и за скрипело…

- А чем ты помог бы ему? - хмыкнул Костик сердито.

Емелька тряхнул кулаком:

- Да я за Василия Иваныча… Я не устрашился бы…

Чего не устрашился бы Емелька, они так и не услышали.

Толпа разом сдвинулась с места, шумно вздохнула, ахнула, затаилась и, словно собрав силенку, так громко грянула «ура!», что Костя зажмурился, а Анка покачнулась. Емельке почудилось, будто ее подбросила и тут же поставила наземь невидимая могучая волна. Под ноги ему подвернулся камень, крупный и плоский обломок песчаника, и Старшой привстал на него. Он отчетливо видел, как из плотного пласта непроглядной тьмы в сиянии солнечного света рывком протянулась рука. Она появилась и быстро, накрепко перехватила толстое пеньковое плетение пряди, замерла в напряжении, потом выдвинулась из темени по локоть, по плечо…

Рядом с рукой появилось нечто белое, гибкое, живое, плотно охваченное рукавом милицейского кителя. Емелька увидел продолговатую птичью голову с ярким розовым клювом. Тот клюв раскрылся, и над толпой пронесся надсадный и картавый крик. Емелька невольно стал протирать глаза: уж не причудилось ли? Что за чудовищная птица обитала на дне шурфа? И как Василий Иваныч один в той гиблой глубине решился схватить ее, усмирить?..

А чудовищем оказался самый обыкновенный домашний гусь, который бродил со своей стаей где-то поблизости и случайно сорвался в шурф. Сколько переполоху из-за какого-то гусака, каким чудовищным воплем показался людям его и действительно жесткий голос, искаженный пустотами подземелья…

Наконец Василий Иванович весь объявился перед народом, и первое, что сделал, высоко подбросил над толпой свою добычу. Птица трепыхнулась и расправила крылья, пытаясь лететь, однако силенок для полета не хватило, и ее осторожно приняли чьи-то руки. Высвобождаясь из веревочной петли и весело жмурясь от солнца, Василий Иванович спросил:

- Найдется ли хозяйка этого растяпы?..

Дружная и шумная толпа кружила вокруг Василия

Ивановича, будто в вальсе. Сколько рук он пожал, сколько ощутил похлопываний но плечам и по спине и сколько похвальных, удивленных, восторженных слов услышал!

В шуме, в гомоне Емельке запомнился чей-то задумчивый голос и уверенные слова:

- Счастье всегда на стороне отважных.

33 Петрунькевич приносит фото. Несчастье помогло. Женщина в черном. Три кольца. Расписка.

Фотограф Гаврила Петрунькевич вошел, прихрамывая, в кабинет начальника милиции и, вместо приветствия, сообщил:

- Прошлой ночью, Иваныч, сгорела моя подсобка.

Бочка схватился с места:

- Поджог?

Петрунькевич опустил на пол большую матерчатую сумку:

- Разве можно думать?