Легенда о Чёрном ангеле

Наливает в свой бокал щедрую порцию коньяка и протягивает мне. Не знаю, что написано на моём лице в этот момент, но очень хотелось бы, чтобы благодарность.

Но на самом деле я жутко боюсь. Боюсь проявить слабость, расплакаться в момент, когда  мои слёзы — лишнее. Сейчас я должна быть сильной. Ради человека, согласившегося обнажить свою душу передо мной.

Потом поплачу. Когда-нибудь потом.

— Продолжать? — усмехается, а я киваю. Наверное, излишне поспешно и лихорадочно, но я хочу, чтобы он знал: я, согласившись выслушать, не отступлюсь. — Хорошо.

Иногда в наш дерьмовник приходили меценаты — такое громкое слово для кучки похотливого дерьма.

До сих пор меня трясет, когда вижу, как очередной отожранный ублюдок с жирным пузом и масляными глазками жертвует что-то на нужды бедных сироток. Знаю я цену их желанию. Спасибо, насмотрелся, до сих пор тошнит так, что наизнанку выворачивает.

Они приходили, приносили три кило гнилых мандарин и пакет мятных леденцов, фотографировались для местной газеты, а потом забирали с собой кого-нибудь из нас.

Просто потому, что могли себе это позволить.

И вот, в нашем мире появилась домашняя девочка Маргарита. Как тебя к нам занесло? Почему социальные службы отправили тебя к нам? Ведь если и было более неподходящее место для такой чистой души, то это был именно наш Интернат.

Сначала я делал вид, что мне начхать. Ну, кто ты мне? Очередная из многих, просто девочка. Пытался убедить себя, что такая тощая и маленькая, ты не будешь никому нужна, что они не решатся тебя забрать, не посмеют испортить.

— Но они захотели? — снова перебиваю, а на спине выступает испарина, ледяная, точно змея.

— Да, Маргаритка, захотели. — Его голос тихий и спокойный, и если не разбирать слов, убаюкивающий. — Я понял это по взгляду директора. Ты не была отказницей, брошенкой, как большинство из тех, кого они забирали. Но я очень чётко осознал, что всё это — лишь временный тормоз. Они бы всё равно забрали тебя, рано или поздно.

Нужно было действовать. В этом мире, где мне было плевать на всё, включая самого себя, я вдруг чётко осознал, что мне важно защитить тебя. Просто защитить, и для этого я был готов на многое.

Я начал следить. Уходить стал чаще — ты должна это помнить, — пропадать стал дольше. Я следил за директором, понимая, что без него в Интернате ничего не решается. Именно он, тварь такая, был той связующей нитью между извращенцами и нами. Не будь он такой продажной сволочью, ничего бы не произошло.

Но он слишком любил деньги, слишком хотел роскошной жизни. И это его сгубило.

Я украл фотоаппарат. Мне ничего не оставалось, как влезть ночью в магазин фототехники и украсть. У меня появилась цель, и я оправдывал себя тем, что это для твоего блага. Просто не смог по-другому: зарабатывать на камеру мне пришлось бы слишком долго, а время поджимало. В любой момент они могли увести тебя, в любую секунду могли начать глумиться. Я знал, что ты не выживешь, не сможешь. Как Уж. Он тоже был чертовски хорошим парнем, без толстой панцирной брони.

Я долго следил. Натягивал кепку на глаза, прятал белые волосы, чтобы не светиться в темноте уличным фонарём. И я дождался. Мать их, они настолько охренели, что, устраивая свои оргии, даже не задёргивали шторы. Трахали всё, что движется, но не задёргивали занавески! Цирк да и только.

Да, мне было всего пятнадцать, но у меня была цель. Понимал, что по-другому не справлюсь с этим гнездом разврата.

О, мои фотки вышли прекрасными и омерзительными одновременно. Но я знал, что с таким компроматом у меня появился шанс. Шанс спасти тебя. И других заодно.

— И ты спас, — не спрашиваю, утверждаю, потому что после того, как Карл исчез, в нашем Интернате многое изменился.

Сменился директор, и шептали, что его то ли убили, то ли посадили, но правды так никто нам и не сказал. Неужели Карл убил его? Неужели?

— Я очень хотел, чтобы мои труды не пропали.

— Но как?

— На тех фото было много людей, которые слишком часто мелькали на первых полосах газет. Очень известные люди. Правда, делая те фотки, я чуть не убился, и пару раз пришлось прятаться от охраны, но в итоге всё получилось, — усмехается Карл, сдавливая пальцами виски. Он такой бледный, что впору начать волноваться, но я не хочу перебивать, кудахтать над ним не хочу. — Я отдал их одному молодому и ретивому менту. Безвозмездно. Просто подарил. Это был, наверное, единственный случай, когда я добровольно сотрудничал с ментами. О чём потом ни единожды пожалел.

— А посадили тебя… посадили тебя за что? Ты же помог разоблачить!

Карл смотрит на меня и молчит, но слишком много боли плещется на дне прозрачных глаз.

— Потому что очень многим этот компромат зажал хвост. Почти вся верхушка откупилась, а директор и  пара сошек помельче всё-таки сгнили в тюряге. Но мне повезло, меня лишь за взлом магазина упекли. Ничего кроме этого не повесили — тот мент всё-таки оказался благодарным мужиком, — потому в восемнадцать я вышел.