— Да, наверно.
— Тогда надо пробовать.
Мальчик замер и погрузился в поле линий и знаков, призывая и отыскивая силу пламени, ухватив нужную нить потока, он повелительно произнес: «Огонь», и дверь вспыхнула как щепка. В этот момент в коридор ворвались стражники, Анна схватила Драгомира за руку и первой перескочила через огненный обруч. Вдвоем они подбежали к драгоценной для них границе с подземными галереями, а Анна на бегу успела достать ключ и, когда стражники вбежали следом за ними в помещение, то так и не увидели беглецов.
— Я, кажется, брови себе спалила! — страдальческим голосом посетовала девушка, но Драгомир, внимательно взглянув на нее, улыбнулся.
— Нет, у тебя просто лицо раскраснелось.
— Честно?
— Конечно!
— Ладно, тогда идем.
— Анна, ведь господина Вителлия арестуют?
— Скорее всего, уже арестовали, — грустно ответила Анна и пошла к центральной комнате, догнав ее, Драгомир решительно заявил.
— Мы должны освободить его!
— Да, но как?
— Как ты и говорила, нужно призвать людей к противостоянию с храмом. Если город поднимется против этой Каллины, то ей ничего другого не останется, как пойти на уступки.
— И как ты себе это представляешь? — недоверчиво спросила девушка. — Мы едва вышли на люди, как нас сразу же попытались схватить, — немного помолчав, она добавила. — Мне другое непонятно, почему он не пошел с нами, почему не сказал, кто властитель магии. Если всех, кто помогает приспешникам Алины, автоматически к ним приписывают, то, очевидно, что ему не дали бы свободы передвижения. Наверно, он просто не верит в то, что мы можем помочь, для него мы просто дети.
— Может, — осторожно предположил Драгомир, — он думал, что если пустится в бега, то его объявят трусом. Хотя не знаю.
Какое-то время они шли молча, наконец, Драгомир спросил.
— Ты говорила, что есть несогласные с храмом, а что именно людей не устраивает?
— Да кто ж об этом скажет, все боятся!
— Вот, уже есть первое недовольство: страх сказать что-то против мнения храма, не думаю, что все с этим спокойно соглашаются.
Анна одобрительно посмотрела на него.
— Что еще храм не разрешает, запрещает делать? С чем еще люди могли бы не согласиться?
— Храм осуществляет почти полный контроль над всеми организациями, и даже над простыми людьми, иногда люди сами делают друг на друга доносы. Скажем, я невзлюбила свою преподавательницу по математике и написала анонимную записку, якобы та плохо отзывалась о храме. Я бросаю эту записку в специальный ящик — такое тоже есть — и как результат, мою преподавательницу арестуют. Если на дознаниях она будет показывать ярую любовь к Алину, по ее делу назначат расследование и, если оправдают, то отпустят. Никаких компенсаций от храма за ошибочный арест она не получит.
— Так, значит никаких доносов и лишних стражников. Пусть занимаются реальными делами, а если они ходят по доносам людей арестовывать, то это уже от нечего делать. Кстати, ты мне говорила, что по религии Алина предполагается утверждать добро, а не взаимную ненависть и подозрительность.
— Хм! Это они называют благими помыслами и желанием искоренить из общества предательские мнения и действия.
— Да так можно обыграть все, что угодно!
— В принципе, так и есть.
— Тогда можно подчеркнуть, что это самый настоящий произвол со стороны храма. Им можно все, а простым людям ничего, законы и правила установлены в одностороннем порядке и не подвергаются обсуждению.
Анна возразила.
— Да, но они объясняют это волей самого Алина. Он даровал такие законы, они направлены на благо людей, а люди слишком несовершенны, чтобы делать какие-то выводы и рассуждать, что правильно, а что нет.
— Хорошо, но получается, религия Алина не может ничему научить меня?
— В смысле? — не поняла Анна.
— В смысле, если я признаю свое несовершенство, признаю праведность законов Алина и свято им следую, то почему я не могу ничему научиться? Не могу понять и принять истинность законов, сделав их своими убеждениями, почему за мной все равно продолжают наблюдать, не доверяя моему просветлению?
— Ты знаешь, я не настолько владею теологией, поэтому не знаю: могут ли они что-то возразить тебе в данном случае, наверное, могут.
— Надеюсь, простые люди тоже не слишком ориентируются в теологии, тогда главное сейчас поставить перед ними вопрос.
— Это верно.